— А может, никакой башни из стали не существует? — предположил я.
— Мы будем искать дальше, — ответил Хассан.
Я успел повидать Тахари в разных состояниях. Мы ехали по пустыне уже целых двадцать дней.
Как-то раз, когда на юге поднялась черная стена пыли, мы спешились, стреножили кайилов и развернули их спинами к ветру. Затем мы выстроили стену из мешков и бурдюков и укрылись за ней, надвинув на головы бурнусы. Хассан укрыл своим бурнусом Алейну, не став при этом развязывать ей руки, дабы она не забыла, что является всего лишь рабыней. В течение двух дней вокруг нас бушевала песчаная буря, а мы, как принято в Тахари, спокойно пережидали слепящую черную тьму. Мы почти не двигались, лишь передавали друг другу бурдюк с водой и кожаный мешочек с са-тарной. Затем песчаная буря стихла, так же быстро, как и началась, и снова выглянуло яркое, прекрасное и безжалостное солнце, обрушив на бескрайние просторы свои испепеляющие лучи.
Первым поднялся Хассан. Отряхнув песок с бурнуса, он расковал Алейну. Она потянулась, точно самка слина. Все мешки и коробки оказались засыпаны песком.
— Ужасная буря, — сказал я. Хассан улыбнулся.
— Ты родом не из Тахари, — сказал он. — Скажи «спасибо», что стоит весна и ветер не задувает с востока. Приготовь чай, — бросил он, обернувшись к Алейне.
— Да, господин, — радостно отозвалась она.
Два дня назад прошел дождь. Поначалу я обрадовался тучам и скинул бурнус, подставляя лицо падающим каплям. В течение ена температура упала более чем на пятьдесят градусов. Алейна тоже обрадовалась. Жители Тахари между тем лихорадочно подыскивали наиболее возвышенное место. Дожди в Тахари выпадают чрезвычайно редко, в результате чего практически отсутствуют естественные арыки и канавы. Дождь падает на плоскую поверхность либо на толстый слой пыли. Спустя несколько минут после его начала нам пришлось спешиться и вытаскивать растерянных кайилов на твердую почву. Они по колено тонули в жидкой грязи, выпучивая от ужаса глаза, и нам приходилось буквально выдергивать из жижи их ноги, продвигаясь в направлении, указанном Хассаном.
Хассан старался держать Алейну поближе к себе.
— Это четвертый дождь в моей жизни, — объявил он.
— Как прекрасно! — воскликнула она.
— Можно ли утонуть в такой грязи? — поинтересовался я.
— Вряд ли, — ответил Хассан.
Жижа действительно была Не глубже человеческого роста. Опасность заключалась в том, что, поднимаясь и падая, кайилы могли переломать себе ноги. Я обратил внимание, что люди Хассана натянули одеяла на головы животных, чтобы они не видели бури. С испуганным кайилом сладить невозможно. Ну и, конечно, нельзя разбивать лагерь в высохшем русле. Буря, о которой люди и не подозревают, может разразиться в нескольких пасангах, и поток воды смоет палатки в два счета.
Любопытно, что большинство жителей Тахари неплохо плавают. Мальчишки-кочевники учатся этому весной, когда наполняются водоемы и колодцы. Обитатели оазисов тренируются в огромных ваннах и бассейнах. В Тахари принять ванну означает не втиснуться в узкую и мелкую посудину, а поплавать в бассейне, умастить тело маслами, после чего хорошо растереться. Возможность поплавать — огромное преимущество жизни в оазисах. В Девяти Колодцах, например, имеются два общественных бассейна.
Спустя час после дождя на безоблачном небе вновь показалось безжалостное солнце, вода исчезла в песке и глине, почва затвердела и снова легко выдерживала поступь кайилов. С животных сняли одеяла. Наш маленький караван продолжил путь.
Мухи появились лишь на следующий день. Вначале я решил, что собирается еще одна буря. В течение четырех анов солнце было скрыто за черной пеленой надвигающихся туч. Неожиданно сухим, жужжащим дождем на нас обрушились тысячи насекомых. Я отчаянно выплевывал попавших в рот тварей. Алейна закричала. Основной рой пронесся мимо, теперь вокруг нас тысячами кружились крошечные личинки. Я бил и давил их, пока не понял, что это совершенно бесполезно. Менее чем через четыре ана с щебетанием налетели черные стаи крошечных остроклювых задитов. Мы спешились и взяли кайилов под уздцы, не мешая птицам охотиться на мух. Задиты не покидали нас целых два дня. Затем они исчезли.
Солнце палило нещадно, но мне уже не хотелось, чтобы снова пошел дождь.
— Скажи, дружище, — обратился Хассан к другому кочевнику, — где находится башня из стали?
— Никогда о такой не слышал, — устало ответил тот. — В Тахари нет башен из стали.
Мы продолжали поиск.
Красивее всего Тахари ночью. В течение дня на пустыню трудно смотреть из-за палящего солнца и зноя. Днем все здесь кажется страшным, белесым, выжженным, мужчины прикрывают глаза, женщины и дети не решаются покинуть шатры, многие слепнут. Но вечером, когда уходит солнце, бескрайняя каменистая равнина смягчается. По вечерам Хассан-бандит останавливался на ночлег. В свете заходящего солнца холмы, песок и небо обретали сотни оттенков красного цвета, которые постепенно становились золотыми, а потом синими и фиолетовыми. Затем, совершенно неожиданно, небо чернело, и на нем высыпали бесчисленные звезды. Звезды напоминали отражения песчинок бескрайней пустыни, самые крупные из них горели в безмолвии и спокойствии ночи словно бриллианты. В такие минуты Хассан любил сидеть, скрестив ноги, возле своего шатра. Мы старались его не тревожить. Странно, но он подпускал к себе лишь одну Алейну. Только она, женщина и рабыня, могла лежать рядом с ним, положив голову на его левое колено. Временами он проводил рукой по ее волосам или щеке почти нежно, словно на ней и не было ошейника. Спустя ан он швырял девушку на циновки, задирал юбки и насиловал ее, как обыкновенную рабыню. Затем он завязывал юбки у нее на голове и выталкивал ее, хохочущую, в круг своих разбойников, среди которых был теперь и я.
— Никогда не слышал, чтобы в Тахари были башни из стали, — отвечал кочевник. — Откуда бы они могли здесь взяться?
— Спасибо тебе, — произнес Хассан, и мы продолжали путь.
Становища кочевников становились все реже. Оазисы почти исчезли.
Мы двигались на восток Тахари.
Некоторые кочевники закрывают лица своих женщин паранджой. Некоторые — нет. Бывает, что девушки раскрашивают лица углем. Среди них попадаются очень миловидные. Дети кочевников до пяти лет не носят одежды. В течение дня они не рискуют покидать тень шатров. По вечерам они радостно высыпают на улицу, где бесятся и играют. Днем, в тени шатров, они изучают тахарскую письменность. Матери чертят рисунки на песке. Большинство кочевников в этих местах принадлежат к подчиненному аретаям племени ташидов. Интересно отметить, что кочевники вскармливают своих детей молоком до восемнадцати месяцев, что почти в два раза превышает время кормления младенцев на Земле и в два раза меньше обычного времени кормления на Горе. Дети чувствуют себя в абсолютной безопасности в своих семьях, где получают строгое и разумное воспитание. У кочевников принято, чтобы взрослые обязательно выслушивали мнение детей. Ребенок считается равноправным членом племени. Еще одним обычаем кочевников является постоянное купание ребенка, даже если у матери осталась последняя кружка воды и кусок ткани. Взрослые же, напротив, могут не мыться месяцами. Со временем люди привыкают к наслоениям грязи и пота, и запах, невыносимый поначалу, перестают замечать. Несмотря на суровые условия жизни и скудное питание, смертность среди кочевников чрезвычайно низка.
— Скажи мне, юный воин, — обратился Хассан к мальчугану лет восьми, — слышал ли ты когда- нибудь о башне из стали?
Стоящая рядом сестренка засмеялась. Верр терся о голые ноги детей.
Мальчик подошел к кайилу, на котором сидела Алейна.
— Слезь на землю, рабыня, — сказал он.
Она выполнила приказ свободного мужчины и опустилась перед ним на колени. Сестренка встала за его спиной. Верр заблеял.
— Надень капюшон и разденься до пояса, — повелел ребенок.
Алейна тряхнула белокурой гривой, надела капюшон и сбросила блузку.
— Смотри, какая белая! — воскликнула девочка.
— Опусти юбку, — сказал мальчик.
Разъяренная рабыня повиновалась, юбка упала на икры.
