перед нами.
— Но и не Тугнеса. — Гатея удивила меня своим ответом. — Этой страной правят другие. Нет, нет, не спрашивай меня, кто… я не могу сказать. Но мы здесь пришельцы и должны быть крайне осторожны.
Согласилась ли она этими словами на наше партнерство? Во всяком случае в ее голосе не было презрения, и она не хмурилась недовольно. Солнечные лучи становились все слабее. От камней к нашим ногам потянулись тени, как будто кто-то протянул к нам свои руки.
— Это проклятая страна и мы идиоты, что решили завладеть ею, — вырвалось у меня.
— Проклятая, благословенная и все, что лежит между этими словами. И все же мы должны были прийти сюда, иначе Ворота не открылись бы нам. Следовательно во всем этом есть какой-то смысл, и мы должны раскрыть, в чем он, зачем он здесь.
— Ворота, — медленно сказал я. — Я знаю, что пение Бардов открыло их, но при этом из нашей памяти была устранена информация о том, почему мы должны были уйти. Зачем это было сделано? — и тут мои мысли потекли в другом направлении. — Может потому, что здесь нам придется встретиться с новыми врагами, и воспоминания о прошлом будут только мешать нам? И все же я думая, почему мы пришли…
Она отложила свой кусок хлеба, завязала мешок.
— Спроси об этом у Бардов, но не жди ответа. Эта страна может быть более благословенна, чем проклята…
Она замолчала, потому, что в вечернем воздухе послышался звук. Я затаил дыхание. Говорят, что Барды своим пением могут выманить душу из человека, оставив ему лишь пустую оболочку. Я всегда считал это выдумками людей, которые любят враньем украсить рассказ. Но этот звук, который слышали мы в этом каменном мире, был пением, какого я не слышал никогда в жизни — даже когда пел Бард Оуз на празднике середины лета.
Это был даже не голос человека, а скорее голос сразу нескольких женщин. Он достигал такой высоты звука, какую можно было услышать только у птиц. И он слышался откуда-то сзади!
Я мгновенно вскочил на ноги, выскочил из-под укрытия и стал всматриваться назад, откуда пришли мы, так ошарашил меня этот голос. Гатея встала рядом со мной так близко, что мы соприкоснулись плечами. Это был хвалебный гимн — нет, это была призывная песня возлюбленных. В ней звучала радость победы, приглашение в домашний уют тех, кто храбро дрался, не щадя себя, в ней звучало…
Теперь я их увидел. Женщины, да, хотя лица их были закрыты длинными волосами, которые волновались по ветру, хотя я не чувствовал никакого ветра. А их тела, стройные женственные тела, тоже были закрыты только длинными волосами, или же на них были одеты одежды, такие же тонкие и невесомые, как эти локоны, плавающие в воздухе? Серебряными были их волосы, серебряными были их тела. Они были далеко от меня, и тем не менее, по мере того, как каждая из них делала шаг, напевая этот гимн, мне казалось, что я вижу их яркие глаза, огненно яркие, так как они были цвета пламени, который я видел, несмотря на то, что их лица были закрыты вуалью их волос.
Они шли рука об руку, и вот они разошлись и образовали круг… за ним другой… третий… Три круга! Я вскрикнул.
Там, где раньше стояли каменные колонны, образовавшие три круга, теперь шли эти поющие женщины. Может это я вижу колонны, и только предательское вечернее освещение обманывает мое зрение? Серебряные тела, волнистые волосы, которые светились сами по себе мягким таинственным сиянием…
И они продолжали свое обворожительное чарующее пение. Мир и счастье, любовь, счастливый дом, вечная жизнь. Нужно только идти к ним и все это будет, все исполнится. Все слаще, все призывнее, соблазнительнее становилась песня. Я пошел, но мое сознание не участвовало в этом. Но я должен идти…
И снова я был безжалостно и грубо брошен на камни. Сильный удар заставил меня перевернуться через голову. Затем рядом со мной упало второе тело, и мы некоторое время боролись между собой, пытаясь высвободить руки и ноги, до тех пор, пока большое, тяжелое, мохнатое тело не легло на нас, придавив к земле.
Я чувствовал сильный кошачий запах, слышал глухое ворчание, такое низкое, что казалось скорее дрожанием его тела, чем настоящим звуком. Пение все продолжалось и все манило нас, но сбросить Гру было невозможно.
Затем сквозь разрывающее сердце пение прорвался голос Гатеи. Лицо ее было совсем рядом, я даже почувствовал ее дыхание на своей щеке.
— Пальцы… и… уши… заткни…
Я почувствовал, что она заворочалась и решил, что она старается, заткнув уши, отгородиться от сладкого пения.
Я тоже освободил руки, хотя не старался освободиться от пения, заткнув уши. Гру, однако, не шевелился, Гатея тоже не делала попыток освободиться из-под тела кота, прижимающего нас обоих к земле. Я чувствовал запах трав, чистый и свежий, который исходил от ее волос, прядь которых была у самого моего носа.
Понимая, что это вторая часть ловушки, и может быть гораздо более опасная, чем первая, я тоже заткнул себе уши и постарался сосредоточиться на другом, например, когда же мы уберемся подальше от этого опасного места и сколько таких мест нам встретится в этой незнакомой стране.
Я все еще слышал слабые звуки пения и оно тянуло меня, заставляло делать попытки к освобождению, чтобы бежать к женщинам. Но постепенно оно затихало, таяло вдали. Может мы просто потеряли сознание, во всяком случае я смутно помню все, что происходило, пока белый лунный свет не лег на нас.
Гру наконец поднялся. Я чувствовал себя избитым, так как слишком долго был прижат к камням, и медленно поднялся на колени. Гатея встала раньше меня. Она смотрела на луну и руки ее двигались в каких-то ритуальных жестах.
Луна была очень яркой и лучи ее делали камни серебряными, или угольно черными, если на них падала тень. Я убрал руки от ушей. Ночь была настолько спокойной и тихой, что я мог слышать слова, которые еле слышно произносила Гатея на незнакомом мне языке. Я отошел от нее и снова оглянулся на каменные круги. Они были очень далеко, а между тем женщины были гораздо ближе. Камни теперь снова стали просто камнями, выстроенными определенным образом с неизвестной мне целью. Вечерние певцы исчезли. Только луна висела над нами, да Гру прижимался к Гатее с мурлыканьем более громким, чем ее шепот.
7
— Опять твои ловушки? — спросил я, стараясь казаться невозмутимым.
— Не моя ловушка. — Тон ее был легкий. Мне показалось, что я увидел тень возбуждения на ее освещенном луной лице. Сирены… да… они заманивали. — Она раскинула руки. — Сколько здесь чудес? Кто сотворил эти заклинания, это колдовство? Сколько же они должны знать? Насколько больше нас, которые считают свои жалкие знания великими? — Она задавала эти вопросы не мне, а самой ночи. Она вела себя так, как будто подошла к заставленному яствами столу и теперь не может выбрать, с чего ей начать, какое блюдо самое вкусное.
Может потому, что она уже имела кое-какие знания, выходящие за пределы наших обычаев и законов, для нее эта страна была действительно страной загадочных чудес. Но для меня все было наоборот. Однако помимо беспокойства, настороженности, опасений, во мне зрели семена любопытства.
Ночь больше не принесла нам звуков и Гатея послала Гру сторожить нас, заверив меня, что он определит любую опасность гораздо лучше и надежнее, чем самый бдительный человек. Я был вынужден согласиться, что именно он спас меня в первый раз, а возможно и во второй раз вместе с ней. Итак я уснул, и если что мне и снилось, то после пробуждения ничего не осталось в моей памяти. Солнце уже раскинуло свои лучи по небу.
