«Руки у тебя неуклюжие, и глаз нет, — это прозвучало, как удар хлыста. — Посмотрим, что ты умеешь делать, самка».
Ей сунули в руки челнок. Она тщательно, с помощью легких прикосновений изучила его. Форма челнока слегка отличалась от той, к которой она привыкла, но она сможет им воспользоваться. Точно так же она ощупала ткань на станке. Нити основы и утка были очень тонкие, но Дайрин сосредоточилась, пока не «увидела», что находится перед нею. И медленно начала ткать; потребовалось очень много времени, чтобы она соткала таким образом с полдюйма полотна, заметно отличавшегося от начала той же ткани.
С дрожащими руками, раздраженная, девушка села на корточки. Исчезла вся ее гордость своей прошлой работой. По сравнению с этими чужаками она как ребенок, делающий первые неуклюжие попытки в ткачестве.
Расслабившись, отказавшись концентрироваться на работе, она снова ощутила собравшихся вокруг. Но не почувствовала презрения, как ожидала. Скорее удивление.
«Может быть, ты и сможешь научиться, самка, — послышался мысленный властный голос. — Если захочешь».
Дайрин оживленно повернулась лицом в том направлении, откуда, как она считала, пришли эти слова.
— Я хочу, Великая!
«Да будет так. Но начнешь» как только что вылупившиеся из яйца. Потому что ты еще не ткачиха».
— Согласна, — девушка печально провела пальцами по ткани перед собой.
Если Видрут ждет, что она вернется под его власть — Дайрин пожала плечами. А Ротар пусть думает о капитане и своих бедах. А для нее теперь самое важное — удовлетворить этих ткачих.
Казалось, у них нет другого жилища, кроме пространства непосредственно вокруг станков. И никакой мебели, кроме самих станков. Станки были расставлены нерегулярно. Дайрин осторожно двигалась, запоминая на ощупь расположение предметов.
Она чувствовала рядом с собой присутствие существ, но никто не касался ее — ни физически, ни умственно. А она, в свою очередь, тоже не старалась к ним приблизиться, зная, что это бесполезно.
Ей принесли пищу — свежие фрукты. А также кусочки сушеного мяса. Может, это даже лучше, что она не знает их происхождения.
Устав, она заснула на груде тканей. Правда, не таких прекрасных, как те, что на станках, они были такими плотными, что прошли бы легендарное испытание, думала Дайрин: в них вполне можно носить воду. Спала она без сновидений. А когда проснулась, ей трудно было вспомнить людей с корабля, даже Ротара или капитана. Они напоминали ей людей, которых она знала когда-то, в далеком детстве; теперь же ее мир — мир ткачих. И она должна научиться. Ее сжигало лихорадочное желание научиться ткать, как они.
Послышалось шуршание, потом приказ:
«Ешь!»
Дайрин нащупала перед собой фрукты. Не успела она закончить еду, как ее дернули за юбку.
«Твое тело покрыто уродливой тканью; ее нельзя носить, когда будешь собирать нити».
Собирать нити? 0на не поняла смысла этого. Но и то правда: когда она ходила на открытом месте вокруг станков, юбка постоянно цеплялась за ветви. Девушка встала, развязала пояс, распустила шнуровку корсета, и платье упало к ее ногам. В короткой легкой нижней рубашке Дайрин чувствовала себя странно свободной. Но все же отыскала пояс и затянула им стройную талию, не забыв про нож.
Последовало легкое прикосновение, в девушка повернулась.
«Нити висят меж деревьев, — проводник слегка потянул ее. — Их нужно снимать чрезвычайно осторожно. Если встряхнешь, они станут ловушкой. Докажи, что у тебя легкие пальцы и ты можешь учиться у нас».
Больше никаких инструкций. Дайрин поняла, что ее снова испытывают. Она должна доказать, что может собирать эти нити. Но как их собирать? И в этот момент ей что-то сунули в руки. Она обнаружила, что держит гладкий стержень длиной с руку по локоть. Должно быть, на него и наматывают нити.
Снова ее схватили за запястье и повели от станков к деревьям. Левой рукой она задела ствол, и тут же последовал мысленный приказ:
«Собирай!»
Не было смысла слепо торопиться. Она должна сосредоточиться, использовать свои способности, чтобы найти эти нити.
В сознании ее возникла смутная картина. Может, она пришла из того прошлого, о котором она старалась никогда не вспоминать. Зеленое поле под утренним солнцем, а на траве паутина в каплях росы. Может, она должна искать материал, похожий на паутину?
Но кто может собирать такие тонкие нити? Дайрин почувствовала мрачное уныние. Ей захотелось отшвырнуть от себя стержень и громко крикнуть, что это невозможно.
И тут же перед ней возникло лицо Ингварны. Ожило то, чему ее учила Мудрая. Женщина: не жалеть себя, верить в свои способности. Сказать, что что-то невозможно, прежде чем не попытаешься, — глупо.
В прошлом способности девушки не раз помогали ей отыскивать более прочные вещи, чем висящие меж деревьев нити. Теперь они должны лучше послужить ей.
Под босыми ногами — сандалии она сбросила вместе с платьем — мягко пружинила масса давно опавших листьев. Здесь не было никакой другой поросли — только деревья.
Дайрин остановилась и осторожно коснулась пальцами ствола. Затем по-прежнему осторожно ощупала ствол. Слабое ощущение усиливалось. Вот то, что она ищет!
Она нашла конец нити. Сама нить уводила к другому дереву. С бесконечной осторожностью Дайрин разорвала нить и прижала свободный конец к стержню. К ее великому облегчению, нить тут же прилипла к нему, как к стволу. Пора… Стараясь не касаться нити, девушка медленно навивала ее, осторожно, держа нить чуть натянутой перед собой, ровно наматывая ее на стержень.
Поворот стержня… еще поворот… — и вдруг рука ее задела за другой ствол. Дайрин облегченно вздохнула, не веря, что ей удалось собрать свою первую нить. Но одна нить — это только начала, ей нельзя становиться самоуверенной. Следовало думать только о нити! Она отыскала другой конец и с той же самой осторожностью снова начала медленно наматывать.
Для тех, у кого нет зрения, день подобен ночи, ночь — дню. Дайрин больше не жила такими измерениями своего племени. В перерывах между сном и едой она ходила от ствола к стволу, искала нити и думала, для кого собирает материал: для самих ткачих или кого-то другого.
Дважды она допускала ошибку, о которой ее предупреждали: действовала слишком быстро, самоуверенно и встряхивала нить. И тогда ее заливала липкая жидкость с нити, и девушка становилась неподвижной, пока ее не освобождала ткачиха.
И хотя ее никогда не ругали, каждый раз подоспевшая на помощь ткачиха излучала такое презрение к ее неловкости, что Дайрин внутренне скорчивалась.
Девушка быстро поняла, что все ткачихи самки. Она не знала, что они делают с сотканной тканью. Они точно не используют ее сами и не продают куда-то. Может, им просто нужен сам акт создания этой красоты.
Те, кто подобно ей собирал нити, были самыми молодыми членами этого нечеловеческого общества. Но и с ними она не сумела завязать общение, как со старшими ткачихами.
Раз или два у нее возникало беспокойное ощущение, что она удерживается в этом месте насильно. Почему все прошлое кажется ей теперь таким незначительным и неважным?
Ткачихи разговаривали с ней только мысленно, да и то редко, но голоса у них были: те, что работали у станков, почти постоянно гудели. Их гудение мало походило на человеческие песни. Но Дайрин привыкла к этой мелодии. Руки ее двигались в такт ей, и мысли успокаивались. И во всем мире оставались только станки и нити, которые нужно отыскивать для станков. Только это было важно.
Тем не менее наступил день, когда девушку подвели к пустому станку и позволили ткать. Даже во время жизни в деревне это занятие требовало полной ее сосредоточенности и проворства. Теперь же, когда
