должен был занять гораздо меньше времени, так как уже не было опасности забрызгать раму.
Модести начала энергично водить прутом, не обращая внимания на боль в руках. Сосредоточенно вглядываясь в то, что получалось на холсте, она в то же время вслушивалась в звуки, доносившиеся из клетушки Анри. И хотя до его поста было никак не меньше десяти шагов, она без труда слышала голос, который делался все громче и громче.
В кабинете директора Рэнсом говорил в трубку:
— Нет. Анри, я вовсе не обвиняю вас в халатности. Я охотно готов поверить вам, что с того места, где вы сейчас находитесь, вы прекрасно видите всех, кто выходит из зала. И я также знаю, что никто не сможет подойти вплотную к картине, пока включена электронная сигнализация. Во всяком случае никто не может сейчас похитить картину, но есть все же опасность, что ей могут нанести ущерб. — Он замолчал, вздохнул, потом попытался что-то сказать, но это ему удалось лишь с третьей попытки.
— Да, я понимаю, что на такое способен только безумец, но согласитесь, Анри, что в нашем свихнувшемся мире хватает психически неуравновешенных людей. Прекрасно, пусть в настоящий момент там находится лишь эта школьная учительница, но я-то говорю не о данном моменте. Прошу вас усвоить одну простую истину…
Он снова замолчал, резко отодвинув трубку от уха, потому как в ней с негодованием заклокотал голос служителя музея. Когда тот наконец утихомирился, Рэнсом снова взялся за свое.
Директор откинулся на спинку стула. К нему опять вернулось хорошее настроение. Наконец-то коса нашла на камень. У него уже не было сил препираться с этим проклятым американцем, зато Анри оказался в своей стихии. Когда дело доходило до словесной перепалки, Анри не было равных. Он быстро и без особого напряжения выматывал оппонента.
Между тем Модести Блейз спокойно сложила металлический прут и вместе с рукояткой упрятала его назад в сумку. Она бросила взгляд на Ватто. Последние полосы успели поблекнуть. Казалось, на стене осталась лишь одна рама.
Она насадила колпачок на отверстие в боку сумки, а затем не спеша двинулась к сводчатому проходу. У нее в руках снова появились записная книжка и карандаш, и она на ходу стала делать какие-то пометки.
Анри швырнул телефонную трубку на рычаг и посмотрел на американку испепеляющим взглядом. Она остановилась, дописала строчку, затем спрятала записную книжку и, ускорив шаг, направилась к большому залу, расположенному ближе к выходу.
Анри провожал ее взглядом, хотя все его мысли были по-прежнему сосредоточены на том, что он недавно услышал по телефону. В его мозгу проплыли словесные и визуальные образы, связанные с учительницей и ее попкой, после чего он снова вернулся к упоительной ненависти и стал сочинять полные ядовитого сарказма фразы, которые вскоре скажет этому чертову мсье Рэнсому.
Две минуты спустя по каменной музейной лестнице спустился директор. С ним был высокий темноволосый человек. Анри вышел из своего закутка и застыл в ожидании словесного поединка.
Вот, значит, этот Рэнсом, подумал он. Типичный американец. И главное, так противно говорит по- французски. Анри решил отринуть вариант, полный едкой иронии. Нет, он лучше будет предельно вежлив и чуть снисходителен.
— Анри, — сказал директор, — это мсье Рэнсом. Анри наклонил голову на миллиметр и холодно произнес:
— Очень приятно.
— Ватто вон там? — спросил Рэнсом, кивая на проход.
— Да, мсье. Прошу за мной. — Анри с достоинством повернулся и двинулся к залу с шедевром. Директор замыкал процессию. Оказавшись в маленьком зале, они повернули направо, туда, где был натянут шнур.
— Прошу, мсье, — сказал Анри, небрежно поводя рукой в сторону картины и не спуская глаз с лица Рэнсома.
— Сейчас я отключу основную сигнализацию и покажу вам, как работает система в этом зале… — Он вдруг осекся и окаменел. Рэнсом смотрел мимо него. Лицо директора посерело.
— Это шутка? — хрипло спросил Рэнсом. Анри обернулся к стене. Рама была пуста! Лучи ламп отражались от голой поверхности!
— Это… это просто невероятно, — сказал он хриплым, срывающимся голосом. — Просто невероятно! Здесь была только та женщина… Если бы она попробовала дотронуться до картины, сработала бы сигнализация. К картине нельзя прикоснуться, если не встать на лестницу. Как же она ухитрилась вырезать холст? — С каждой фразой голос Анри делался выше и пронзительней. Он попытался сделать шаг вперед, но Рэнсом крепко схватил его за руку.
— Как давно она покинула зал? — спросил он.
— Три… от силы четыре минуты назад. — Анри схватился за голову обеими руками. — Но это же просто невозможно. Невозможно!
— Она вряд ли далеко ушла, — сказал Рэнсом, — и не хотелось бы включать сирену, чтобы дать ей понять, что мы уже в курсе… — продолжал он тихим, но свирепым тоном. — Свяжитесь с жандармами. Пусть начнут ее поиски. У нее где-то рядом должна стоять машина. Ну, живее, бегом!
Анри побежал, пошатываясь и спотыкаясь, и стук его каблуков гулким эхом разносился по залам музея. Рэнсом повернулся к директору.
— Как вы отключаете сигнализацию? Директор с видимым усилием закрыл разинутый рот, потом сказал:
— Вон там… там находится пульт, — прошептал он, глядя на Рэнсома полными ужаса глазами. — У меня есть ключ. — Шатаясь, он подошел к стене и стал открывать металлическую панель.
— Отключите основную сигнализацию, — приказал Рэнсом. Директор повернул три или четыре выключателя. Рука его дрожала. Рэнсом подошел к барьеру и перегнулся через шнур.
Тотчас же зазвенел звонок в клетушке Анри.
— Так, и это тоже выключите! По крайней мере, система была в рабочем состоянии. — В голосе Рэнсома смешались злость и досада. Звонок перестал звенеть, и директор направился к американцу.
— Ближе не подходить! — рявкнул Рэнсом. — Мне нужна лестница и два чехла. Пошевеливайтесь!
— Чехлы? Ну, конечно… — бормотал бедняга-директор, проводя рукой по вспотевшему лбу. — Но полиция, мсье? Разве мы не должны связаться с инспектором Форе?
— Принесите, черт возьми, чехлы! — рявкнул Рэнсом. Он уже полностью владел собой, но голос его был как сталь. — А пока вы ходите, я сам позвоню ему отсюда.
Модести Блейз сидела в большом темном соборе, который выходил на площадь. Шесть минут назад она покинула музей.
Даже теперь собор казался слишком большим по отношению к городу, а ведь он был построен триста лет назад. Здесь, в углу последнего ряда, ее практически не было видно в тусклом свете, проникавшем в собор через ряд узких витражных окон. Впереди, на других скамьях, сидело еще человек восемь, и они были заняты своими делами.
Опустившись на колени, она извлекла из-под скамьи большую синюю пляжную сумку, которую спрятала там полчаса назад. В ней находились белые элегантные туфли, белая шляпа с узкими полями, губная помада, пропитанные очищающим раствором салфетки, а также карманное зеркальце с маленькой лампочкой, питавшейся от прикрепленной сзади батарейки.
Она сняла головной платок, к которому, как оказалось, была прикреплена бахрома волос мышиного цвета. Под коричневым нейлоновым балахоном у нее оказалось голубое платье с белым ремнем. Запустив руку под подол, Модести извлекла прокладку с живота, потом оправила платье и туже застегнула ремень.
Коричневый балахон, прокладка, платок, черная сумка, туфли без каблуков — все было запихнуто в пляжную сумку. Вскрыв пачку салфеток, Модести наклонилась, взяла зеркальце и включила лампочку. Шестьдесят секунд спустя желтоватый грим, а также черные усики бесследно исчезли. Она наложила новый слой губной помады, удостоверилась в том, что все в порядке, затем убрала зеркало.
