захваченной Модести ноги, чтобы сберечь свои сухожилия. Затем Бруниг упал на землю ничком, раскинув руки. Модести обрушилась на него, ударив коленями по пояснице. Послышалось громкое «Уф!». Это воздух был разом вышиблен из его легких.
Плохо понимая, что происходит, Бруниг приподнял свое окровавленное лицо. Модести протянула руку и, захватив его верхнюю губу под самым носом, изо всех сил ущипнула. По-прежнему упираясь ему в спину одним коленом, она резко подняла его голову так, чтобы без помех нанести удар ребром ладони второй руки по его беззащитной гортани.
Увидев занесенную руку, Бруниг испустил пронзительный вопль. Он попытался помотать головой, но у него ничего не вышло. Он отчаянно заколотил кулаками по земле, и из его рта вырвалось едва различимое: «Не-ет!»
Модести смилостивилась и оставила его в покое, поднялась, отошла на шаг. Бруниг лежал, тяжело дыша.
— Ладно, Бруниг, — сказал Модести. — На сегодня достаточно. Можно встать в строй. Я хочу с вами поговорить.
По толпе зрителей прокатился гул удивления. Кто-то засмеялся. Модести грациозно повернулась, как кошка, и, прищурившись, уставилась на солдат. Смех был ей сейчас очень на руку, но она не собиралась показывать этого.
— Кто смеялся? — гневно осведомилась Модести. Солдаты начали переминаться с ноги на ногу и опасливо переглядываться, словно нашкодившие школьники. Потом смуглый коренастый человек с круглым лицом сказал с сильным акцентом:
— Я смеялся. Просто так.
— Смеялся над Брунигом? — Ее глаза превратились в темные щелочки, в которых бушевало ледяное пламя. Она отвела взгляд от смеявшегося и произнесла, не обращаясь ни к кому конкретно: — Принести ведро воды и полотенце.
Из толпы вышел один солдат и направился за барак. Минуту спустя он вернулся с ведром воды. Второй сходил в барак и принес полотенце. Пока они выполняли распоряжение, стояло гробовое молчание. Все это время Модести смотрела, не моргая, на круглолицего.
Затем она перевернула Брунига на спину и присела рядом, окунув полотенце в ведро. Быстрыми, но осторожными движениями она стала протирать ему лицо, затем пощупала лодыжку. Бруниг чуть приподнял голову, поглядел на нее туманным недоверчивым взглядом, но промолчал.
— По-моему, серьезных повреждений нет, — сказала она спокойно, без тени гнева. — Встань и попробуй, как нога.
Воинственный пыл Брунига давно угас. На его лице было только смущение, смешанное с подозрительностью. Он встал, осторожно ступил на ногу, сделал шаг, другой. Он слегка хромал.
— Ну как?
Он снова посмотрел на Модести, но теперь уже от подозрительности не осталось и следа.
— Вроде ничего, — медленно произнес он. — Скоро все будет в порядке.
Модести резко обернулась к круглолицему.
— Тебе было смешно. Ты готов сразиться с Брунигом?
Он посмотрел на нее угрюмо, подумал, потом отрицательно покачал головой.
— Отлично. Больше не смейся над теми, кто сильней тебя. — Направляясь к двери барака, она покосилась на Брунига. Он по-прежнему тяжело дышал, но на его лице больше не было враждебности. Она осадила его, напомнив, что не он теперь главный, но в то же время не превратила его в парию. После нее он оставался самым авторитетным. Теперь она собиралась это подтвердить.
Повернувшись в дверях, она посмотрела на собравшихся. Ей не пришлось особенно повышать голос: вокруг сделалось очень тихо.
— Бойцы из других подразделений могут уйти, — сказала Модести.
Толпа зашевелилась, послышался легкий гул голосов, и вскоре она начала редеть.
— Бруниг, ты знаешь, кто тут кто. Отправь чужих подальше. Я хочу, чтобы, кроме нас, тут больше никого не было.
— Нас, — отметил Дельгадо. — Отлично придумано. Теперь она, конечно, уже их победила. Он покосился на Либманна, который стоял, опершись на радиатор джипа, и тихо спросил:
— Годится?
Либманн повернулся к нему, и на мгновение в его пустых глазах появилось что-то похожее на интерес. Он чуть заметно кивнул.
Бруниг между тем, хромая, обходил собравшихся, время от времени отдавая короткие распоряжения. Наконец он подошел к Модести.
— Все в порядке. Остались только наши… — Он неуверенно замолчал, не зная, как к ней обращаться.
— Меня зовут Блейз, — она сделала паузу и продолжила. — В течение двадцати четырех часов я пойму, что здесь к чему, и мы начнем работать. Сейчас я хочу знать одно: довольны ли вы условиями?
Последние слова Модести заставили Либманна напрячься. Наступила пауза, потом кто-то сказал с американским акцентом:
— Жалобы могут запросто привести к тому, что тебя сочтут непригодным.
— Я буду непригодным командиром, если не удостоверюсь, что вы готовитесь в нормальных условиях. Говорите, что вас не устраивает.
— Выпивка, — отозвался другой голос, на сей раз с шотландским акцентом.
— Каков ваш паек?
— Бутылка в неделю на человека. Мне этого и на один день мало…
— Отставить. Норма достаточная. Чтобы больше я об этом не слышала. — Она окинула взглядом подразделение. — Что-нибудь еще?
— Охрана взлетно-посадочной полосы и хозяйственные работы, — снова заговорил американец, — нам достается нарядов в два раза больше, чем другим.
Модести посмотрела на Либманна в упор и спросила:
— Почему?
Прежде чем ответить, он промедлил секунду-другую. Дельгадо не без удовольствия отметил, что этот вопрос застал Либманна врасплох.
— До сегодняшнего дня это подразделение не было окончательно сформировано и проходило лишь общую подготовку, — холодно сказал Либманн. — Естественно, им пришлось выполнять больший объем дежурств и хозяйственных работ.
— Теперь мы сформировались окончательно. Кто распределяет все наряды?
— Я. Можете подать мне рапорт.
— Считайте, что уже это сделала. Если за двадцать четыре часа ситуация не изменится, я буду вынуждена поставить в известность Карца.
— Это будет неразумным шагом.
— Может быть. Впрочем, может быть, неразумно отвлекать боевое подразделение от усиленной подготовки. Так или иначе, я не сомневаюсь, Карц примет разумное решение.
Впервые Дельгадо увидел улыбку Либманна. Это был оскал мертвеца. Либманна захлестнула волна эмоций, что было для него редкостью. Это, скорее всего, дала о себе знать ярость или страх, или смесь и того и другого, но так или иначе, это доставило ему своеобразное удовольствие, поскольку всерьез затронуло его душевные струны.
— Мы разберемся, — пообещал Либманн, сел в джип, и машина уехала. Но бойцы подразделения «Р» не обратили на это никакого внимания. Они с интересом изучали своего нового руководителя.
Модести посмотрела вслед джипу, сухо улыбнулась и сказала:
— Ну что ж, мы немножко расшевелили этого мерзавца. В ответ раздался смех и одобрительный гул. Модести посмотрела на лица своих подчиненных и поняла, что добилась их уважения и той лояльности, на которую они вообще были способны. Судя по всему, между ними установились какие-то связи, хотя прочными их назвать было трудно. Это были настоящие головорезы, думавшие только о себе и собственной выгоде со всеми вытекающими последствиями.
