он. Этот проныра наверняка уже разузнал что-нибудь интересное. Так Медведь и поверил, что он отправился любоваться сельскими видами!
Медведь был еще достаточно молод, чтобы разговорить девушку, работавшую у Херца, и не надо было быть гением, чтобы вытянуть из нее название Хайлигеншвенди.
“Ресторан-дю-Театр” был одним из самых шикарных в Берне. Фицдуэйн опоздал на пять минут. Когда он пришел, фон Граффенлауб уже сидел за столиком.
Сегодня фон Граффенлауб выглядит молодцом, подумал Фицдуэйн. Дело было не только в его щегольском наряде: миниатюрная роза в петлице светло-серого пиджака, розовая сорочка и черный вязаный галстук (надетый в знак траура или просто в тон всему остальному?). Нет — человек, который сидел напротив Фицдуэйна и ловко обмакивал спаржу в фирменный голландский соус, был полон внутренней энергии, которой не хватало ему во время их предыдущей встречи. Теперь ему никак нельзя было отказать в уверенности и целеустремленности. Он излучал — Фицдуэйн мысленно поискал нужное определение — достоинство властелина. Именно такого человека ирландец и ожидал встретить с самого начала: патриота, удачливого бизнесмена, влиятельного государственного деятеля и обладателя огромного состояния.
— Восхитительно, — сказал фон Граффенлауб. Последний побег ранней спаржи исчез с тарелки. Адвокат сполоснул пальцы в чашке с водой, затем вытер их о розовую салфетку. Она была примерно того же оттенка, что и его сорочка. Интересно, подумал Фицдуэйн, неужели он предусмотрел и это? В Берне ведь, кажется, больше двухсот ресторанов и кафе. Сколько же ему нужно туалетов?
— В Ирландии первая спаржа в сезоне тоже считается деликатесом? — спросил фон Граффенлауб.
Фицдуэйн был слегка озадачен. Он не помнил, чтобы кто-нибудь из его знакомых ирландцев хоть раз восхищался ранней спаржей: первым стаканчиком за день — пожалуй; началом охотничьего сезона — возможно; но вот первой встречей с овощем, каким бы то ни было, — к сожалению, нет.
— Один мой знакомый француз, — сказал Фицдуэйн, — заметил, что он не понимал, сколько тягот перенесли ирландцы под семивековым английским игом, пока не попробовал нашей еды.
Фон Граффенлауб улыбнулся.
— Вы чересчур суровы по отношению к своей стране. Когда я был в Ирландии, меня очень неплохо кормили. — На его галстуке Фицдуэйн увидел микроскопическую капельку соуса. Это в какой-то мере компенсировало розу в петлице.
После ленча Фицдуэйн отклонил предложенный коньяк, но не отказался от прекрасной гаванской сигары.
— Мистер Фицдуэйн, — произнес фон Граффенлауб, — признаюсь, что первая беседа с вами и особенно та фотография Руди очень меня расстроили. Поэтому на обдумывание вашего предложения ушло некоторое время.
— Я очень сожалею, — сказал Фицдуэйн. — Я хотел только убедить вас в необходимости расследования, а не причинить лишнюю боль. Но я не видел иного способа, который оказался бы столь же эффективным.
Взгляд фон Граффенлауба стал жестким.
— Вы пошли на риск, — сказал он, — но я полагаю, что ваши побуждения были искренними. За последние несколько дней я узнал о вас очень многое.
— Так что же вы решили?
— Мистер Фицдуэйн, — сказал фон Граффенлауб, — если бы я решил отклонить ваше предложение, то, уверяю вас, вы сейчас не завтракали бы со мной. Итак, как вы уже, наверное, поняли, я намерен оказать вам любое практическое содействие в выяснении обстоятельств гибели моего сына. У меня есть лишь одно важное условие.
— А именно?
— Я хочу, чтобы вы были со мной полностью откровенны, — сказал фон Граффенлауб. — Вы можете обнаружить нечто неприятное для меня. Тем не менее, я хочу знать все. Я должен знать все. Вы согласны?
Фицдуэйн кивнул. Правда, в душе у него шевельнулось нехорошее предчувствие.
— Откровенность должна быть взаимной, — сказал он. — У меня может появиться необходимость задать вопросы, на которые вы не захотите отвечать. Мои поиски могут завести меня в нежелательную для вас область. Давайте скажем прямо: если вы не станете ничего от меня утаивать, я отвечу вам тем же.
— Я понимаю, что это необходимо, — произнес фон Граффенлауб. — Какие бы неприятности ни ждали нас на этом пути, это лучше, чем сидеть сложа руки. Все это время я никак не мог прийти в себя. Я чувствовал за собой какую-то вину, но не мог определить, ни в чем она заключается, ни что я должен делать. Затем появились вы, и теперь я надеюсь найти ответ.
Высказав все, что хотел, фон Граффенлауб заметно расслабился, точно окончательное решение было принято им только сейчас. Легкое напряжение, которое ощущалось в нем во время беседы за ленчем, исчезло. Он протянул Фицдуэйну руку.
— Желаю удачи, — сказал он. Ирландец пожал ее.
— Пожалуй, теперь и коньячку можно выпить, — заметил он.
Фон Граффенлауб жестом подозвал официанта, сказал ему несколько слов, и на столе перед ними появились две рюмки. Они выпили в молчании — этот тост не требовалось произносить вслух. Фицдуэйн осушил рюмку, хотя его не покидало зловещее предчувствие.
Фон Граффенлауб заплатил по счету, потом повернулся к Фицдуэйну.
— Вы не возражаете против небольшой прогулки? Я сделал кое-какие приготовления, которые могут оказаться полезными.
День опять выдался теплый. Фицдуэйн решил, что ему скоро придется совершить рейд по магазинам. Он взял с собой одежду в расчете на снег, град, ветер и дождь. Он не ожидал, что здесь можно будет разгуливать в рубашке с коротким рукавом.
Они покинули Театерплац, миновали казино, стоявшее по левую руку, и прошли под элегантными арками моста Кирхенфельд. Затем позади остались выставочный зал и краеведческий музей. Они шагали быстро: адвокат был в хорошей спортивной форме.
Рядом с пересечением Гельвециаштрассе и Кирхен-фельдштрассе фон Граффенлауб свернул в узкий тупичок, скрытый за деревьями. С улицы его легко было пропустить. В тупике было несколько домов; на каждых воротах висели таблички с именами владельцев и переговорные устройства. Около четвертой калитки фон Граффенлауб остановился и набрал на электронном замке код.
Тяжелая стеклянная дверь, каркас которой составляла узорная стальная решетка, отомкнулась с легким щелчком. Фон Граффенлауб проигнорировал лифт и вместе с Фицдуэйном поднялся на два небольших пролета. Ступени и лестничная площадка на втором этаже были покрыты коврами. Фон Граффенлауб открыл еще одну дверь — на сей раз ключом. Они переступили порог небольшой, но удобно обставленной прихожей. Фон Граффенлауб захлопнул за ними дверь. По звуку, с которым она закрылась, сразу можно было понять, что она сделана не из одного только дерева.
Фицдуэйн почувствовал, что его кто-то держит. С некоторым трудом он высвободился из объятий гигантского растения в кадке, чьи ветви напоминали щупальца осьминога, усеянные колючками. Он уже начинал досадовать на привычку швейцарцев разводить в жилых домах тропические джунгли.
Фон Граффенлауб принялся знакомить его с квартирой: в его манере ощущался спокойный профессионализм опытного торговца недвижимостью. Однако некоторые детали его поведения показывали, что он чувствует себя здесь как дома.
Квартира была обставлена с удобством, граничащим с роскошью, однако в основном мебель была подобрана так, чтобы ее достоинства не бросались в глаза. Единственным исключением была спальня, предназначенная для хозяина: пол здесь устилал толстый белый ковер, в центре стояла королевских размеров кровать с черными шелковыми простынями, а в потолке над ней находилось зеркало.
— Очень уютно, — сказал Фицдуэйн.
Комната, которая прежде, видимо, служила гостиной, была превращена в великолепно оборудованный кабинет. Вдоль одной стены тянулись набитые книгами полки. Другую занимали наглядные пособия. В неглубокой нише, за ширмой, прятался телеэкран; рядом с ним висела затянутая материей доска
