— Ешь на здоровье. Завтра тоже я. Несешь?
— Да.
— Все, счастливо.
Сигорд шел, шел налегке, громыхая тележными колесиками по пыльным ухабам, запнулся, когда одно отскочило, потом неуклюже размахнулся и забросил дряхленький гужевой трупик — хотел подальше, да не получилось — туда, откуда подобрал ее, в груды мусора. Забросил и заторопился «на точку», рассчитываться с народом.
Итого: сорок. За вчерашний день считать — пятнадцать, да сегодня пятнадцать пятьдесят, да десять выторгованных. И тех что было, за вычетом потраченного и проеденного — двести ровно. И червонец, самый первый, вроде как реликвия. Все состояние — двести… пятьдесят… талеров! Ого! Если перевести на международную валюту потверже — пятьдесят баксов! В фунтах меньше, правда…
Солить, что ли, такие деньжищи, елы-палы??? Надо жить и тратить их на удовольствия. Например, на… Человек заскрежетал остатками черно-желтых зубов и ударил себя в скулу — получилось неожиданно больно, даже кровь показалась.
— На штаны. — Сигорд промывал и промывал саднящую кожу, а все равно пальцы в розовом, залепить бы надо.
Наконец, Сигорд распрямился над осколком зеркала и потер уставшие глаза. Купюры-то он различает и прейскурант пока еще тоже — да, а вот собственное лицо рассматривать в мелких волосяных подробностях и брить его — уже проблема. Он выпятил грудь, нахмурился, откашлялся и постарался взять голосом поближе к басу:
— Первый лот: штаны министерские, двухштанинные, антикварные, инкрустированные пуговицами. С тремя карманами. Двести пятьдесят талеров! Кто меньше? — и сам же откликнулся дребезжащим тенором:
— Один талер!
— Лот продан.
Организовать в собственном воображении аукцион — оказалось гораздо проще, чем купить реальные штаны: для начала Сигорда погнали прочь с барахолки, чтобы не досаждал своим присутствием приличным людям.
— Ну а что? Всякий засранец будет хвататься за чистые вещи — кто их потом купит?
Хорошо хоть охранник его не бил:
— Давай, давай отсюда, батя, видишь, разорались курицы. Что ты сюда забрел, у них снега зимой не выпросишь. Кыш, чтобы я тебя больше здесь не видел.
Сигорду не привыкать к унижениям, он даже хотел сунуть охраннику пару талеров, чтобы тот пропустил в другие ряды, но… Пожадничал.
А до другой барахолки — добрый час идти… Сигорд обошел барахолку по периметру и в одном месте, где сетка забора вплотную подступала к торговле, он окликнул очередную тетку:
— Эй, красавица, штаны не продашь?
— Штаны? — Тетка развернулась и присмотрелась. — Кому штаны, тебе, что ли ча?
— Именно. Мои сносились.
— Да уж вижу по мотне. — Тетка почесала необъятный бок, покосилось на соседок и уже погромче:
— А платить, как собрался — деньгами, аль натурой?
— Увы, деньгами. Натура — видишь, тоже сносилась, так что наличными и только наличными.
— Во как! А на вид справный, удалой… — Соседка слева засмеялась в голос, справа — только фыркнула. — Ну так что из-за забора-то орать, сюда иди, подберем по фигуре.
— Не могу, гоняют…
— И правильно, что гоняют, и так не продохнуть. Покажи деньги?
Сигорд вытащил заранее приготовленные и отложенные отдельно две трешки и пятерку:
— Вот.
— Что? И с этими бумажками ты собрался покупать? Одежду? Да ты в уме ли? — бабы, гляньте на орла…
— Хватит, хватит голосить. Нашла над кем куражиться. Не хочешь продавать — пусти меня. Вот, дедуля, у меня есть брюки…
— Это еще кто? ты куда встреваешь, а? Брюки у нее… Сама и носи, хоть на голове! Он ко мне первой обратился. Прыткая, а? Не сладим дело — тряси товаром, сейчас же — не встревай в чужой бизнес. Учить меня взялась! Эй, жених! Тебе какие?
— Самые простые. Чтобы целые, прочные, мне впору. И с пуговицами.
— Только с пуговицами? А на зиппере?
— Или на молнии, главное — чтобы было, что застегивать. И цвет не маркий: серый там, черный…
— Не маркий? Тогда тебе коричневый бы надо. — Тетка заухала, засмеялась.
— Это, небось, мужику твоему коричневые понадобятся, если он затеет тебя на руки взять. — Теперь уже смеялись в голос все трое: обе соседки и сама толстуха.
— Ишь ты, хват какой. Ладно. Есть у меня штанцы, как раз за одиннадцать талеров, настоящие брюки. Очень хорошие… Сейчас достану…
— Не трудись. Мне нужны за пять талеров.
— Сколько??? За пять талеров тебе нужны целые брюки? Я правильно тебя расслышала?
— Да. За пять талеров мне нужны целые брюки, которые мне впору, ноские, не заляпанные жиром и краской, скромного цвета, ты меня правильно расслышала.
— Ага! Может быть, я тебе еще за эти деньги … … должна? — матерные ругательства выскакивали из луженой толстухиной глотки легко и далеко, но Сигорд приметил, что тетка не злого нраву, а ругается для порядку и от скуки, потому что дело к вечеру и покупателей уже мало, особенно в этом медвежьем углу…
— Это после и за отдельную цену, красотка, но для тебя, такой горластой, возможна скидка.. Кстати, как раз, может быть, квит на квит и выйдет.
— Нет, за пять талеров — нет.
— Ну… Раз нет — хозяин барин…
— Погоди. Стой! Куда ты в таком тряпье? В миг лягавые прихватят, по шее надают, да деньги отнимут. Погоди, есть у меня вроде бы за пятерку…
Весело было Сигорду торговаться наравне: денежки-то — собственные, горбом заработанные, на хорошую вещь пойдут, почти и не жалко отдавать. Семипудовую продавщицу звали нежным и хрупким именем Роза, но откликалась она и на Руфу. За одиннадцать талеров Сигорд получил, после пятнадцатиминутного хорового лая с обеих сторон, три пары штанов, хотя, по его вслух высказанному недоумению, правильнее было бы сказать: три пары штанин, ибо штанов оказалось трое, а не шесть. Три пары штанин, короче, и в виде бонуса козырному покупателю — три иголки, пришпиленные на картонку, с тремя узенькими шпулями ниток — черного, белого и зеленого цветов. Стороны остались очень довольны друг другом, хотя Сигорду пришлось первому проявить доверие и просунуть купюры сквозь клеточки сетки- рабицы, ограждающей территорию барахолки. Полиэтиленовый пакет со штанами был ему переброшен через этот же невысокий забор.
Теперь самое важное было — добраться до дому целым и невредимым, да примерить обновки… Сигорд вдруг стал суеверным и пугливым: каждый лягавый вдали, каждый встречный ханыга казались ему угрозой, и деньги-то он взял с собой нешуточные, в кармане на груди лежало тридцать девять талеров, плюс барахло в пакете — не видно же, что там всего лишь ношеные штаны… Глупость несусветная, конечно же, — и деньги он с собой таскал куда большие, и пакеты с мешками, — а все равно страшно. Видимо, все дело в том, — решил про себя Сигорд уже дома, среди родных стен, — что из вещей ничего не покупал он очень и очень давно…
Ага, зеркало надо сначала протереть получше… Все равно ни хрена не видать в сумерках, хоть на улицу под фонарь выбегай! Но Сигорд подавил нетерпение и благоразумно лег спать, предварительно поужинав вволю бульоном с хлебом, а на второе — сладким чаем с бутербродом на ливерной колбасе:
