вдвое: Сигорд не ленился наматывать лишние круги, чтобы только убедиться, что никто его не выслеживает. Как он сетовал, бывало, что свалка далека от логова — а пригодилось, наконец.
— Да, да, да. Да! Он псих. Он параноик с манией преследования, никому не нужный ханыга, сквалыжник, бомж, и тэ дэ и тэ пэ… Но — кто и зачем помешает ему строить свою жизнь на осторожности? Дети? — у них своя жизнь. Жена, любовницы? — он забыл, как это выглядит, все дано отмерло от «веселой» жизни и квазидиетического питания. Не говоря уже о простатите и прочем. Друзья? — по счастью, у него нет никаких друзей. Религия? — ну, быть может потом, поближе к концу… Да и то навряд ли. Погоди-ка… Он начал спрашивать себя, кто и зачем может раскритиковать его образ жизни и повлиять на него, но сбился и закончил извечными глупостями на тему смысла самой жизни. Смысл обождет, а пока надо придумать завтрашний день.
Можно заниматься прежними делами почти неделю, а уже потом… Чушь. Дозы кончатся — они и нагрянут, не дожидаясь ими же назначенного срока. Все, надо рвать и думать новое. Завтра он сдаст запас, плюс то, что Дворник охраняет, минус «пятку» на Дворника… И шабаш! Если в тот район не забредать, то прежнюю жизнь и память о ней можно как бы зачеркнуть навсегда. Жалко накопленного опыта, жалко отработанных связей с Мироном и Кечу, жалко размеренной спокойной жизни. Эх… Нет в жизни счастья! Нет его, одни только заботы, да бесполезные барахтанья! Сигорд зашмыгал носом, рука стиснула… деньги… И сердце его немедленно согрелось: деньги! Друзья мои, спасибо, что вы есть. Вот такие друзья не предают, и об этих друзьях не забывают.
Сигорд аккуратно разделил деньги на три неравные стопки:
— двадцать пять сотенных отдельно, на самое глубинное залегание, чтобы только подушечками пальцев через всю дыру дотянуться, да не до денег, а до кончика пластмассовой веревки, к которой привязана специально мятая жестяная банка, наглухо закрытая для крыс и насекомых, в которой и лежит рулончик, со всех сторон обернутый в три слоя толстым полиэтиленом.
— двенадцать полтинников, десять квотерных, тридцать чириков — отдельно, в пластмассовую мыльницу, схваченную резинкой, в соседнюю стену, на кирпичный выступ: даже если с фонариком специально смотреть — ничего не видно.
— и пятерки, трешники, да простые талеры — все одной кучкой, в старом портмоне, в выемке возле самодельного столика, за которым он пирует. Так просто, сходу и впопыхах, никто не найдет, а если, паче чаяния, придется выдать под пытками и угрозами… Тоже безумно жалко, но основное можно попытаться сохранить.
Решение пришло внезапно: следует завтра же прикончить обязанности и долги по массе, никого ни о чем не предупреждая, спрыгнуть оттуда навсегда и пойти в гости к Титусу Августу, адрес есть. Именно так. Сигорд не сомневался, что Титус его узнает и обрадуется ему, а уж он постарается обставить встречу таким образом, чтобы Титусу было видно, с кем он имеет дело: не с нищим, пришедшим выпрашивать и садиться на хвост, а с самостоятельной личностью, при деньгах и характере. Титус много интересного ему рассказал, грех было бы не воспользоваться. Предлог есть: сигареты, мол, отдать, купит ему пачку «Картагена» с фильтром, по обстоятельствам — так и проставится на бутылку дешевого легкого вина, иначе не с кем будет разговаривать…
Глава четвертая
— Ба, ба, ба, ба… Сиг, клянусь святым причастием! А оброс-то, оброс! Чего опухший, со вчерашнего, что ли?
— Нет. Здорово, дружище.
— Привет! Лапу! Проезжай, в смысле проходи. Вот сюда. Ну-ка, подсади меня на стул, а то тяжело голову к потолку задирать, шее больно. Отлично! Давно не виделись. Ну, как ты? А я уже принял, после халтуры освежился. Садись, Роза вот-вот придет, она за добавкой пошла. Вовремя пришел.
— Да я, вообще-то не пью… — Сигорд с любопытством огляделся. Стул с плетеной спинкой сухо заскрипел под ним, но, вроде бы, разваливаться не собирался.
— Мани мани мани! Мастбифани! — Титус пребывал в приподнятом настроении, слюни так и летели на розовую клеенчатую скатерть и по сторонам.
— Эх, Сиг, Сиг! С деньгами-то хорошо. А без денег-то хреново!
— Это точно. — Увиденное не показалось Сигорду царскими хоромами, хотя ни в какое сравнение с его логовом не шло: на полу линолеум с паркетным рисунком застлан, стены в обоях, тоже розовеньких, столовой клеенке в тон, почти без пятен… Угол под потолком возле окна жухлый и темный — явная протечка сверху. Коврики, пуфики, салфеточки — все дешевенькое, но не ветхое, не засаленное. И царь жилища — телевизор! Цветной. Туалет отдельный. Похоже, душ есть. Газовая плита вон стоит, две конфорки, да духовка. Простой псевдобуржуйский быт, пролетарии в трущобах, называется. Когда он в последний раз был в гостях? Боже мой…
— Чего ты? А, да, телек смотрим, а что еще делать вечерами? На улице тут не больно-то погуляешь. Вот, смотрим телевизор, гостей принимаем… А это что?
— Тебе. С меня должок. Помнишь, как ты меня все время сигаретами угощал, когда я пустой был?
— Да брось, ты Сиг! Щас обижусь! Забирай обратно свою пачку! Не то обижусь и дружба врозь! Мне вчера, позавчера и позапозавчера обломилось по самое не хочу. За три дня я знаешь сколько срубил?
— Сколько? — Титус выпустил мутный слюнной пузырь из под левого клыка, замер на секунду и погрозил пальцем:
— До хрена и больше, так что возьми обратно.
— Но…
— Забирай! — Сигорд покорно ухмыльнулся, вынул у Титуса из пальцев пачку, положил ее на стол и прикрыл ладонью.
— Теперь я могу сказать?
— Что сказать?
— Речь.
— Теперь можешь. Фу ты ну ты — должок он принес! Хочешь курить? Держи мои. Лучше твоих — забористые, настоящий кубинский табак. Или аргентинский.
— Покурим. Так ты слушаешь меня?
— Говори, Сиг, я тебя слушаю в оба уха. — Титус выдохнул первый дым, построжал лицом — локти со стуком на стол — и впился в Сигорда взглядом. Голова у него покачивалась.
— А подарок я могу тебе сделать? Как друг другу? Которые вместе прошли очистительное горнило благотворительных ночлежек? Просто подарок, без повода и корысти?
Титус склонил левое ухо к плечу и задумался на мгновение.
— Можешь! Друг — это святое. — Сигорд отнял левую ладонь от пачки, взял ее в правую:
— Вот — это тебе. Никакой не долг, не шмолг, а просто скромный подарок другу. От чистого сердца чистому сердцу. В знак встречи.
Титус с пьяным подозрением, с прищуром вглядывался в пачку.
— Ты не врешь?
— Не вру.
— Тогда ты настоящий друг, и мы ее вместе раскурим под бутылочку! Ставлю я!
— Погоди, Титус! Ты — хозяин, я — гость, пользуюсь твоим гостеприимством, все это так. Но не нам с тобой рушить обычаи бабилонской земли. Столичные обычаи, замечу, с которых берет пример вся периферия, включая Иневию, Фибы, Картаген, Юр и прочую шмурь… Первая проставка — всегда от нежданного гостя, то есть моя. От она! — Сигорд выхватил из полиэтиленового пакета бутыль и водрузил ее
