заметно выше оттока и город постоянно перенаселен. И ни дороговизна, ни сырой климат, ни даже строгие указы и эдикты господина Президента не способны в полной мере воспрепятствовать искателям счастья, урбаноиммигрантам и нищебродам. А если есть тяга — в смысле если есть спрос на дешевое дорогое жилье, дешевое для строителей и дорогое для жильцов — кто же по доброй воле будет строить парки да скверы? Наверняка там воздвигли панельную дылду в двадцать с лишним этажей. С видом на залив!
Сигорд горестно пожал плечами и развел в стороны тощие руки — зеркало сочувственно кивнуло в ответ: да, дескать, пора чистить зубы и спать.
Но старый двухэтажный дом все еще жил. Словно бы град из ночного безоблачного неба стеганул по дырявой крыше: это дом вдруг вспомнил человечка своего, которому давал он жалкие кров и тепло, и который однажды утром исчез и больше не появился. Дом помнил, как суетился человечек в ту последнюю ночь, как разорял и пинал свитое на чердаке гнездо, но разве до этого человек ни разу не вел себя странно и непонятно? Разве не лежал неподвижно сутками, не кричал, не дрожал, и не прятался по углам, неизвестно от чего? А теперь исчез. Нет, это был не град и не ветер… Это пришло к дому понимание, что симбионт его жив и вдруг вспомнил о нем. Да, он помнит человечка, и тот помнит его. Дом словно бы согрелся от этого понимания, он вздохнул — загремела ржавая жесть на загривке, скрипнули стропила, дом замер на мгновение и словно бы осел на фундамент, расслабился и вновь погрузился то ли в дрему, то ли в наступающую осень. И в этот же час спал вечным сном господин Лауб в своем фамильном склепе, где во всякую погоду фальшивые цветы лежат поверх настоящего мрамора, беспокойно спал опальный господин Шредер, вице-префект проблемного (но центрального, на виду!) Иневийского округа, чутко спал его тайный родственник и покровитель Арвид Сабборг, глава Конторы, департамента внутренних дел всея Бабилона, дремал вполглаза и недоверчиво господин Президент, сидя в кресле в своем кабинете — заработался…
И тихо дремал под сукном забытый всеми инвестиционный проект застройки белых и мусорных пятен у залива, что на окраине Бабилона-города, столицы государства-материка Бабилон, вольно раскинувшегося на просторах южной Атлантики. Слева в соседях у Бабилона-материка Южная Америка, справа, чуть-чуть подальше — Африка, а внизу, под ногами, Антарктида.
Ночь над Бабилоном-землею, ночь, да не вполне одинаковая: та, что в сторону Аргентины смотрит, она — скорее поздний вечер, а та, что к Африке поближе — больше напоминает раннее утро, ибо велик Бабилон, если не судьбою, то размерами.
Глава восьмая
— Слушай, Изольда…
— Слушаю вас внимательно, господин наш Сигорд!
— Не ерничай. Что за зверь такой — капитализация?
— Капитализация — это совокупная рыночная стоимость акций акционерного общества. Вам говорит что-нибудь эта фраза?
— Говорит, я же был на курсах. То есть, если одна акция стоит талер, а всего выпущено миллион акций, то предприятие стоит миллион талеров?
— Не совсем. Все вместе акции — да, стоят миллион. И если вы их все скупите за миллион, то предприятие станет полностью вашим. А уж что оно из себя представляет — это совсем другое дело. Может оно — золотое дно, а может — пустышка: стол, стул, папка с Уставом, и миллион бумажек, купленных по талеру штука.
— И такое бывает.
— Бывает, господин Сигорд. Так вот, этот миллион талеров, заплаченный за миллион акций — и есть последняя рыночная цена, то есть капитализация акционерного общества.
— Любого акционерного общества?
— Как — любого?.. Ну, не знаю… Открытого акционерного общества, наверное… А что?
— А если закрытого?
— Может и закрытого, я точно не помню. Нам что-то такое объясняли на курсах, но я уже не помню, нам-то зачем?
— Интересно, вот зачем. Возьмем мой «Дом ремесел». Это закрытое акционерное общество, с заявленным акционерным капиталом в десять тысяч талеров, в котором я владелец всех ста стоталерных акций. Какова капитализация моего дела?
— Такова и есть: десять тысяч талеров.
— Как это? Да у нас одного компьютерного барахла больше чем на десять тысяч! У нас основных средств за полмиллиона перевалило. По документам, правда…
— Тогда я не знаю. Значит, у вас золотое дно, которое стоит по документам десять тысяч талеров. А продадите за сто тысяч — капитализация будет сто тысяч.
— Гм… Можно я внесу ясность, как я это понимаю? — Яблонски выставил на столешницу локоть правой руки и поднял кверху ладонь, как школьник на уроке.
— Внеси, конечно.
— Капитализация касается только тех акционерных обществ, акции которых присутствуют на вторичном рынке, то есть, которые можно легко продать и купить в специально отведенных для этого местах, а именно на биржах. Если есть открытые спрос и предложение на акции — стало быть, есть и цена. То есть, как правильно сказала Изольда, речь идет об акциях открытых акционерных обществ. Они потому и называются открытыми, что для покупки и продажи акций этих обществ не требуется разрешения учредителей и остальных владельцев: захотел купить — пошел на биржу и купил, как килограмм апельсинов. Рыночная стоимость одной акции умножается на количество всех выпущенных акций и получается капитализация — совокупная стоимость всех акций, то есть рыночная цена всей компании. Есть, конечно, нюансы, отличающие покупку акций от покупки фруктов и овощей…
— Какие, например?
— Разные, я же всех не знаю. По-моему, у нас в Бабилоне это касается допустимой доли иностранного капитала, предельного размера пакета банковских акций в одних руках…
— В принципе понятно, теперь я врубился, спасибо, Ян. Надо же, он, оказывается, и тут соображает-понимает. Вот что значит — Яблонски! Верно говорят: где еврей, там и деньги.
— Я, скорее, поляк.
— А это, разве, не одно и то же?
— Не знаю, думаю, что нет. Или да, какая разница… Но в таком случае, Сигорд, вы утроенный еврей.
— Я не еврей. И не негр. Да и по деньгам ростом не вышел… Пока еще…
— Если судить по манерам и обращению с деньгами — вы явный еврей. А по… манере обращения с окружающими — явный негр!
— Это оскорбление, Ян? Нас с Изольдой обидеть хочешь?
— Нет, что вы, это подхалимаж.
— Это он так перед вами подхалимничает; а вам, дорогой Ян, еще до негра шагать и шагать, и все в гору. И не негра, а черного, чтобы вы знали. Нигде в мире теперь не говорят негр. Еще чайку?
— Пожалуй… Нет, кофе. И я покурю, с вашего разрешения. Знаю, что потом фыркать будете, но ломы мне к себе идти, устал, ноги не ходят. Потерпите сигаретку-другую?
— Куда денешься, когда начальник просит… Да курите, конечно, господин Сигорд, мы-то с Яном не против. Все бы такие беды были как ваш табачный дым… Главное, чтобы не сигары, они такие вонючие. А как же трубка? Дома забыли?
— Ну ее к свиньям, эту трубку. То мне горько от нее, как от хины, то поташнивает, а в основном — не накуриваюсь.
