положительных моментов, присутствующих в предложении; и мы должны были бы позаботиться также о том, чтобы как можно больше возражений выдвинули другие страны».
Еще более откровенно подсказанная Нейратом линия поведения сформулирована в одном из писем германского посла в Лондоне Хёша. Находясь в дружеских отношениях с Нейратом и статс- секретарем Бюловом, немецкий дипломат нередко позволял себе высказывать в депешах собственные суждения по проблемам внешней политики и рекомендовать те или иные шаги. 21 июня 1934 г. он писал Нейрату:
«…наша тактика должна быть построена с таким расчетом, чтобы оттягивать окончательный отказ так долго, как только возможно, и одновременно систематически затягивать разрешение вопроса. Как мне представляется, в данный момент это легко осуществить, поскольку мы можем сослаться на тот факт… что пока нам не сделали конкретных предложений, а посему мы не имели возможности выразить свое окончательное мнение, не говоря о том, что даже не знаем, кому адресовать ответ о нашей точке зрения. Позже, если нам сделают конкретные предложения, то сможем пообещать изучить их и затем начнем указывать на разные явные нелепости, содержащиеся в проекте . Вероятно, тем временем позиция Польши станет несколько более четкой в смысле несогласия с предлагаемым пактом, а также выявятся другие препятствия и затруднения. Следовательно, не исключено, что таким образом проект пакта в целом потерпит провал, как часто в последнее время мы видели это в связи с другими аналогичными проектами. Если же тактика затяжки не принесет успеха, то в конечном итоге можем оказаться вынуждены заявить, что мы против пакта…»
И все же главным средством фашистской Германии в борьбе против создания системы коллективной безопасности явились не циничная ложь о миролюбии и не изощренная стратегия саботажа, которую разработал Нейрат, а игра на антисоветских настроениях правящих кругов западных держав. Через официальные каналы и тайных агентов гитлеровцы всячески чернили «Восточный пакт», называя его «ловушкой большевиков», «замыслом Маккиавели», нашептывали, будто СССР стремится вступить в Лигу наций[27] с одной целью – с ее трибуны пропагандировать «мировую революцию». Расчет делался на то, что «красный призрак» сделает свое дело и правительства Англии, Франции, Польши и других стран сами убьют идею пакта, а значит, избавят Германию от необходимости открыто высказаться против него. Не к этому ли сводилась провозглашенная Гитлером тактика: разложить противника, заставить «разгромить себя собственными руками»?!
К закулисной деятельности нацистов, пугавших буржуазную Европу жупелом коммунизма, относился и внезапный визит Риббентропа в Париж (середина июня 1934 г.), когда в Берлине узнали о «Восточном пакте».
Широкие связи, которые германский посол Дестер наладил в Париже, давали возможность Риббентропу[28] быть в курсе настроений влиятельных кругов делового мира Франции. Например, г-н Море, управляющий одного из крупнейших банков страны – «Банк де Франс», сказал Кестеру, что он и его коллеги смотрят с «большим скептицизмом» на возможность сближения с Россией. Многие сенаторы, сообщал Кестер в Берлин, опасаются, как бы союз с Россией не стал «излишним грузом» для французской внешней политики. А один из членов парламентского комитета по иностранным делам дал понять, что далеко не все его коллеги относятся серьезно к «затее Барту».
16 июня Риббентроп был приглашен на обед в замок Орсэ, являвшийся собственностью Бюно- Варилла, владельца одной из правых газет. Среди гостей находился Барту. После обеда французский министр иностранных дел и гитлеровский посланец совершили прогулку по парку. В германских секретных архивах сохранилась запись их беседы. Как свидетельствует этот документ, исчерпав все аргументы, которые должны были убедить Барту в «миролюбивых» намерениях Гитлера в отношении Франции, Риббентроп решил пустить в игру антисоветскую карту.
«Когда речь зашла о России и возможном распространении на Россию пактов о взаимной помощи, – записал Риббентроп, – мы обменялись мнениями относительно различия между идеологиями национал-социализма и большевизма, а также о трудностях, какие отсюда проистекают для пактов о взаимной помощи. Барту заметил, что русские, безусловно, изменили образ действий и их пропаганда во Франции полностью прекратилась[29]. Я ответил, что в раннюю пору нашего государства на протяжении многих лет я лично боролся с коммунистами в Германии, что Франция расположена на большем расстоянии от России и поэтому мы в Германии находимся, пожалуй, в лучшем положении, чтобы знать, насколько опасным является большевизм».
Беседа не дала конкретного результата. В «мемуарах», написанных в камере Нюрнбергской тюрьмы, Риббентроп отмечал, что разговор разочаровал его. Барту показался ему «неисправимым германофобом». Напрашивается вопрос: не сыграла ли эта беседа роковой роли в судьбе Барту? Не в те ли минуты, когда эмиссар Гитлера слушал энергичного не по годам министра, ему пришла мысль «убрать» Барту? И, может быть, искоса поглядывая холодным взглядом на своего спутника, Риббентроп уже прикидывал, с кем из французских «патриотов рейха» следует потолковать на такую тему? Обстоятельства марсельского убийства, совершенного менее чем через три месяца после описанных событий, свидетельствуют, что «друзья Франции» за Рейном действовали весьма активно.
Впечатлением от разговора с Барту Риббентроп поделился с хозяином замка. «Вы добиваетесь осуществления ревизии, – ответил ему Бюно-Варилла, – я вас понимаю. Но вы совершаете ошибку, обращаясь с этим вопросом к Барту. Возможен лишь один путь – обратитесь в Лондон».
Бюно-Варилла был хорошо информирован о настроениях влиятельных кругов по ту сторону Ла- Манша. Как показали последующие события, его совет заслуживал внимания (3) .
Сэр Саймон удаляет «жало» в проекте Барту
Коварство Альбиона вошло в пословицу. Сложные ходы Форин офиса в связи с проектом «Восточного пакта» в проекте Барту подтверждают такую характеристику. Несмотря на резко отрицательное отношение к проекту, правительство Англии не рискнуло открыто заявить об этом. Идея создания системы коллективной безопасности и сотрудничества в этих целях с Советским Союзом быстро завоевывала широкую поддержку на Британских островах. Английские коммунисты активно боролись за дружбу с СССР. Руководство лейбористской партии вынуждено было учесть настроения масс. Национальный объединенный совет, представлявший лейбористскую партию и профсоюзы, обратился к правительству с призывом «сделать все, что в его силах, для облегчения вступления СССР в Лигу наций». В пользу сближения с СССР высказался и ряд видных политиков. Черчилль, к удивлению многих, выразил в палате общин надежду, что предложение о приеме СССР в Лигу наций будет поддержано «даже теми, кто серьезно предубежден против политической и социальной философии и системы русского правительства». Из-за предстоявших на следующий год выборов правительство вынуждено было прислушаться к таким высказываниям. Форин оффис учитывал и возможное влияние английской позиции в рассматриваемом вопросе на взаимоотношения с Францией. В сложной дипломатической игре, развернувшейся в Европе, английская дипломатия старалась сохранить Францию в своем «активе».
Многовековой опыт европейской политики Англии, строившейся на «золотом правиле» баланса сил, а проще говоря, на известной формуле Маккиавели «разделяй и властвуй», подсказывал Форин оффису, что создавшаяся ситуация таит заманчивую перспективу. Нельзя ли использовать Германию для срыва франко-советского предложения и одновременно заработать на признательности гитлеровцев за оказанную таким образом помощь? Прием, классический для английской дипломатии. И он был вновь использован.
Замысел Форин оффиса отчетливо просматривается в беседах Саймона с немецким послом в Лондоне. В соответствии с разработанной германским. МИД тактикой Хёш высказал британскому министру ряд «опасений» в отношении пакта. Как заявил он, Германия, «находясь в подобной комбинации, не будет
