— Не больше такое, чем ты придумал в Сан-Августине. И даже как раз такое же.
— Я не понимаю.
— Полтаве нужен я и Акико Ганис. А ты хочешь раздавить Васэду.
— Пока все правильно. Давай дальше.
— Вот и давай изменим направление секции в ходу.
— Может, скажешь по-английски?
— Мы нападем первыми, — пояснил Пенни. — Не будем ждать, пока кто-то придет. Сами пойдем на Васэду и Полтаву одновременно. Тогда две проблемы решатся сразу.
Ники долго улыбался, не отвечая.
— Прекрасно. Красивее некуда. Не знаю, как ты собираешься это сделать, но мне уже нравится. Обалдеть.
— План не сработает, если взять много людей. Так что — ты и я, больше никого. Случись одному из нас напортить, свет гасится, праздник закончился. Полтава сотрет обоих, в носу не успеем поковыряться.
— Когда начинаем? — спросил Ники.
— Неужели ты не хочешь знать…
— Я хочу знать одно — когда.
— Завтра вечером.
— Иисусе.
Пенни видел, что у Ники сузились глаза, он с силой потер макушку. Размышляя. Не то чтобы сомневался, нет, Ники в него верил. Верил и тогда, когда Пенни верить в себя перестал. Просто Ники Макс оставался профессионалом, хотел заранее прикинуть, что и как.
Ники улыбнулся, обнажая пожелтевшие от табака зубы.
— Васэда мой. Ты должен обещать, что он достанется мне.
В 17:33 того же дня Эдвард Пенни и Ники Макс наблюдали с тенистого переднего крыльца, как лимузин с Акико Ганис выкатился с мощеной булыжником дорожки. Пропустив «Роллс-Ройс», лимузин свернул налево. Потом исчез, скрылся за буками, украшавшими эту улицу дорогих особняков. Акико Ганис ехала в Вашингтонский национальный аэропорт, к вечернему рейсу в Нью-Йорк, где она хотела забрать гобелены.
Я должен убить Виктора Полтаву, прежде чем он убьет нас, сказал ей Пенни. Иного пути нет. И мне понадобится твоя помощь. Я хочу встретиться с твоим мужем. Но он не должен знать, что я приду. Устрою ему сюрприз. Ты нас только сведи, дальше я сам разберусь.
Поколебавшись немного — она тогда укладывала вещи — Акико спросила: что я должна сделать? Пенни сказал — мне понадобится день для подготовки, так что давай на завтра. Он будет на Манхэттене или в Нью-Джерси? В квартире на Пятой авеню, ответила она. Там, где мои гобелены. Завтра вечером мы обедаем дома, вдвоем. Завтра вечером — прекрасно, кивнул Пенни. Тебе нужно только впустить Ники и меня в квартиру, а там уж мы сами.
Твой муж — единственный человек, известный мне, объяснил Пенни, который находится в контакте с Полтавой. Я заставлю его выманить Полтаву на открытое место, где Ники и я сможем с ним разделаться. Для нас с тобой это единственный шанс. Я тебе объясню, как обеспечить нам вход, но сначала мне нужно знать, сколько человек работает у твоего мужа и какие предусмотрены меры безопасности.
Две гаитянские служанки, сказала она. Один дворецкий на полный день, другой на неполный, они кузены с Ямайки. Шеф-повар австриец, его жена работает экономкой. И бывший «зеленый берет», он телохранитель и шофер. Есть еще японец, Васэда, который выполняет у Ганиса обязанности личного секретаря и личного ассистента.
Потом она сказал: мой муж не убил бы меня. Я знаю. А ты собираешься его убить? Она казалась очень обеспокоенной, и Пенни почувствовал укол ревности. Ему хотелось сказать, что нельзя плакать по всем подряд, ей придется сделать выбор и сделать его скоро. Вместо того он сказал, что Ганиса убивать не собирается. Васэду не упомянул.
Глава 18
Фрэн Маклис вернулась в здание Сената около 6 вечера и зашла в кабинет Реджины Пек выпить. Ее административная ассистентка сделала ей джин с тоником, потом стала читать с листа пятьдесят два телефонных звонка, накопившиеся в отсутствие сенатора. Три из них были помечены галочками. Реджина сказала, что эти первоочередные.
Первоочередными оказались звонки ньюйоркского представителя крупного профсоюза, из еврейского политического комитета, очень видного, и из ассоциации банкиров на восточном побережье. Для Реджины, тридцатитрехлетней неудавшейся писательницы и бывшего редактора еврейского еженедельника в Бруклине, первоочередность означала нечто совершенно определенное. А именно — потенциальные взносы на выборную кампанию. Для политика, стремящегося к переизбранию — Фрэн Маклис стремилась — деньги не менее важны, чем кислород.
В любых выборах преимущества на стороне того, кто уже занимает этот пост. Правительство тратит на нужды штата федеральные деньги, а благодарят за это сенатора. Две сенаторские гонки Фрэн Маклис уже выиграла, значит, имело смысл на нее ставить и дальше.
Она могла бы в этом месяце воспользоваться законным периодом работы в своем округе: членам Конгресса позволяется время от времени возвращаться домой и деятельность свою вести из местных офисов. Для сенаторов это хорошая возможность проникнуть в сердца избирателей и обеспечить их голоса на следующих выборах.
Вместо того Фрэн Маклис специально осталась в Вашингтоне, где загружала себя работой до предела. Совещания в различных сенатских комитетах, длительная беседа с лидером сенатского большинства… Этот последний, очаровательный старый луизианец, предложил ей сделку: ее голос в пользу водного проекта в его штате за его голос против ядерного проекта в ее штате.
Обмен получался хороший, но Фрэн Маклис сказала, что подумает и свяжется с ним позже. Оба знали, что она согласится, так как лидеру большинства оставалось еще четыре года, а память у него долгая. Мог он и помочь ей фондами на перевыборы.
Повидавшись еще с мэром Вашингтона, динамичным негром, сенатор вернулась в свою контору, где ей вручили награду от антинаркотической организации, а потом другие встречи и мероприятия… Однако она выбрала время, чтобы поплавать в бассейне сенатского спорткомплекса.
Кое— что из сегодняшних дел Фрэн Маклис могла отложить или даже отменить. Уж она-то знала, что ее главной целью было избежать встречи с Элен Силкс. Прошлым вечером у них не состоялась давно намеченная встреча в Нью-Йорке; Элен пригласили туда прочитать в Колумбийском университете лекцию студентам, записавшимся на летний курс истории Японии. Она должна была рассказать о своих впечатлениях западной женщины, которой довелось работать гейшей в Японии. Образование, сказала однажды Элен, улыбаясь Фрэн Маклис, это когда неспособный объясняет непостижимое незнающему.
Невысокая, светловолосая Элен с печальным лицом. Урожденная Хелен Шайнфельд, единственная дочь еврея, самого крупного дилера фирмы «Крайслер» в Сиэтле, штат Вашингтон. Элен, чьи мечты никогда не становились реальностью. Она хотела стать балериной, но не получилось. А для работы моделью не хватило роста.
Что же до поэтической карьеры — еще одна драгоценная мечта — то ее отец сказал: такие стихи
