Сейчас, ранним утром, в Брусселовской галерее искусств было пусто, и Эдвард Пенни оказался единственным посетителем кафетерия. Он сидел в красивом металлическом креслице и смотрел, как миниатюрный водопад изливается в задумчивый пруд. Звук воды успокаивал и очищал. Пенни отхлебнул черного кофе, закрыл глаза.
А когда открыл, у входа в кафетерий как раз показались Акико и охранник галереи. Акико жестом показала, что Пенни с ней, и на тяжелом грубом лице охранника, молодого толстого негра, отразилось разочарование — как будто жизнь не оправдала некоторые из его надежд и ожиданий. Охранник злобно глядел на него, и Пенни едва заметно улыбнулся. Злился парень потому, что ему не дали проявить свою власть. Мужчины часто начинают войны потому, что на них смотрят женщины.
Охранник, некто Олонцо Скрин, обеспечивал безопасность в западном крыле первого этажа, ему надлежало разбираться со всеми отклонениями от нормы. Если видишь типа, который сидит в пустом кафетерии за двадцать минут до открытия галереи, ты обязан его проверить. Правила — это правила. Но этот тип, оказывается, с японкой, ее картины будут выставляться здесь в следующий вторник. Такие как она могут ничего и не объяснять чарномазому, который зарабатывает 3.75 в час и ходит с незаряженным пистолетом.
Когда охранник отошел, Акико села рядом с Пенни и стала смотреть на водопад. Они сидели молча. Пенни допивал свой кофе. Акико медленно поглаживала себя по руке.
Пенни поставил пустой пластиковый стаканчик рядом с радиотелефоном в футляре. Потом внимательно осмотрел лицо Акико — понимает ли она, почему он к ней пришел? Богиня, подумал он, красота ее одновременно далекая и доступная. За последние десять дней она изменила его жизнь, но в конце концов оказалась за пределами его понимания. Я могу постичь, чем она не является, размышлял он, но никогда не буду знать, что она представляет собой.
О чем Акико думает, он сейчас догадаться не мог. Темные глаза и чувственный рот выражали не больше, чем каменный пол у них под ногами. Акико могла мучиться от чувства вины, а могла и прикидывать, понадобится ли минеральная вода для буфета в вечер открытия. Он смотрел, как она поглаживает тыльную сторону руки, а когда перестала, стал ждать — вот сейчас скажет что-нибудь. А она вместо того склонила голову и продолжала молчать. Немотствующая богиня.
Пенни кашлянул, прежде чем заговорить. — Вчера, когда я поехал к Мейеру Уэкслеру, ты послала за мной черную шпану. Нет, я выразился неточно. Сделал это по твоей просьбе некто Кэмпбелл Эспри. Черные должны были забрать бумаги, которые я взял у некоего Аристотеля Белласа. Он слухач, его наняла госпожа Рэйко Гэннаи. Я думаю, ты знаешь, кто она такая. Один из черных сказал интересную вещь. Что они обещали человеку, который их послал, вернуть меня моей женщине целым.
Несколько секунд Пенни прислушивался к водопаду. — Меня эти слова заставили задуматься. Все выяснилось, когда я поговорил с мистером Эспри. Я нанес ему визит, когда ушел от Уэкслера. И знаешь, что? Мистер Эспри говорит, он пообещал тебе, что черные меня не тронут. Ты уж извини, если я никак не выскажу свою благодарность.
Пенни говорил на английском: японский показывал бы, что они с Акико близки, а такое ощущение он считал непозволительным. Любит ли он ее по-прежнему? Вероятно. Любовь — как война, начать легко, кончить трудно.
— Кэмпбелл Эспри, — продолжал он. — Черные парни называют его «Суповой человек», потому что фирма «Кэмпбелл» выпускает супы в банках. У мистера Эспри есть свое туристическое агентство. Он утверждает, что уже не работает в ЦРУ, но никто ему не верит. Не секрет, он и сейчас кое-что делает для своих друзей в правительственных структурах и для таких как Огюст Карлайнер.
Пенни закинул руки на шею и ухмыльнулся. — Когда я пришел в туристическое агентство Кэмпбелла, настроение у меня было не очень хорошее. Стычка с этими четырьмя чернокожими не прошла для меня бесследно. Можно сказать, я вновь стал самим собою, то есть личностью агрессивной и драчливой. Кэмпбелл чертовски удивился. Он-то слыхал, что я теперь пацифист.
— Что он тебе сказал? — молвила Акико.
— Сказал, что работает на японцев. Как и ты, и Карлайнер, и твой муж. Ну прямо весь этот проклятый мир работает на «Мудзин». Поправка. Все работают на Рэйко Гэннаи, которая схватила компанию в свои лапы и не хочет отпускать. Я слышал, твой муж немало ей помог за эти годы.
Акико вздохнула.
— Вещи не всегда такие, какими кажутся. — Позже Пенни вспомнилась невероятная печаль в ее голосе, когда она произносила эти слова. Но в то время он никакой симпатии к ней не чувствовал. Она скрывалась от него, даже когда лежала в его объятиях.
Пенни поднял глаза к потолку.
— Вещи не всегда такие, какими кажутся. Загадочность Дальнего Востока и прочее дерьмо. Ну, скажи это англичанину по имени Оливер Ковидак. Он умер потому, что Рэйко Гэннаи боялась книги, которую он писал. Вот Ковидаку и скажи, что вещи не всегда такие, какими кажутся. Скажи, в действительности он не умер, Виктор Полтава не сломал ему шею и потом не поджег его дом, чтобы скрыть убийство. Но зачем я говорю тебе, если ты все уже знаешь? Тебе известно — госпожа Гэннаи наняла Полтаву, чтобы он помешал некоторым людям копаться в прошлом твоего мужа. Могу спорить, ты даже знаешь, когда Полтава должен приехать в Штаты.
— Он здесь.
Наступило долгое молчание. Лицо Пенни потемнело, он хмурился.
— Ты уверена? — проговорил он наконец.
Акико ответила не сразу.
— Мой муж ужасно его боится. Каждый раз, когда у них встреча, он как-то по-особому напрягается. Это не обычное напряжение бизнеса. Сразу появляются боли в животе, его массажист занимается с ним два раза в день. Меня он всегда отправляет куда-нибудь, чтобы я не встречалась с Полтавой. Почему он так делает, Уоррен не говорит. И думает, что я не знаю. А он просто старается меня защитить.
Пенни поднялся из креслица, подошел к водопаду и остановился спиной к Акико, размышляя. Потом он повернулся к ней лицом.
— Когда приехал Полтава?
— В этот уикэнд, кажется. Я должна была вернуться в Нью-Йорк в субботу, к обеденному приему. Уоррен собирался пригласить людей из издательской компании, которую он пытается приобрести.
— 'Баттерфилд Паблишинг'.
— Да. Но он позвонил и сказал, что прием отменяет и я могу остаться в Вашингтоне подольше, если хочу. Я его поняла. И сказала, что у меня здесь много работы. Мне показалось, он был рад.
Потрогав пятнышко краски на рабочем халате, она улыбнулась.
— Это довольно сложная акварель, в галерее считают, она будет самым интересным на моей выставке. Во второй половине дня я улетаю в Нью-Йорк…
— Почему? — Пенни старался не проявить беспокойства. Но голос его выдал. Виктор Полтава уже здесь.
Акико поняла его интонации, и ее лицо просветлело на секунду, но не больше секунды.
— Галерея настаивает, чтобы я выставила висячие гобелены со стихами хайку, который я написала. А они в Нью-Йорке.
Пенни спросил, нельзя ли устроить так, чтобы их прислали, и Акико объяснила, что хочет доставить гобелены собственными руками. Да и отобрать она должна сама, по телефону это не сделаешь. У нее это первая выставка в Америке, сбоев быть не должно. Пенни, поддавшись чувству горечи, бросил:
— У нас с тобой одни сбои.
— Кэмпбелл Эспри не все тебе рассказал, — проговорила Акико.
