ДМИТРИЙ
— Нормально прошел. Молодец.
Эти слова разом останавливают нас, бросившихся туда, где лежал Олег и ошарашенно пятился от него Монах.
Собственно, Олег уже не лежит, а сидит и старательно растирает колено — то самое, которое меньше месяца назад подвернул на тренировке. Шалость судьбы: если где-то слабина, так туда же еще и добавят! Но на этот раз, кажется, обошлось; во всяком случае, перелома или трещины нет — иначе черта с два он бы колено растирал!
Сам в детстве ногу ломал — знаю.
— Сейчас. Продолжим. Сейчас.
— У тебя… все… в порядке? — с трудом выдавливает из себя Монах.
— Более или менее. — Олег чуть морщится, прикусывает губу. — Прошел нормально, только по большому счету ты был не прав. Становись: показываю.
— А может…
— Становись.
— Все в порядке, Ленчик, — шепчу я на ухо застывшему рядом со мной суровому монументу. — Теперь уж точно все в порядке! Не стой столбом. Присаживайся.
И Ленчик, медленно кивнув, и впрямь расслабляется, усаживается на прежнее место.
Кобра ужалила! — но она пережила свой яд.
— …вот, смотри.
Монах, со скованностью уходящего испуга, пытается повторить свои предыдущие действия — и теперь Олег проводит цикл четко, как в учебном фильме, крохотной паузой фиксируя каждую стадию: перехват, «продергивание», увесистый толчок локтем под сердце (стань толчок ударом — прощайте, ребра!),
— Нога… бей!
Монах вновь пытается ударить в чужое колено, столь соблазнительно открытое всем ветрам. И на миг теряет равновесие, промахиваясь, поскольку предыдущий толчок отбросил его чуть дальше, чем раньше; мгновение — и Олег, даже не очень быстро, «вынимает из-под обезьяны платок».
— Здорово! — Монах счастливо улыбается, извалянный в песке по самое «не-могу», и Олег протягивает ему руку, помогая встать.
— Вставай. И не ускоряйся — слепнешь. Успеется…
Монах отходит на шаг; коротко кланяется. Совсем по-другому кланяется: сдержанно, с достоинством, и в то же время ступни его ног плотно сдвинуты, как подобает почтительному ученику. Но какая-то подлая заноза, какая-то соринка еще присутствует в том чувстве облегчения, которое, кажется, испытывают сейчас все.
Зеркало почти очистилось.
Почти…
Широкий монастырский двор. Ворота гостеприимно распахнуты, и ветер недоуменно бродит меж рядами сидящих прямо на земле людей. Пытается заигрывать, ерошит волосы, швыряется осенними листьями… Фигуры неподвижны. Сегодня здесь не только монахи — в эти дни ворота обители открыты для всех мирян, взыскующих Чистого Неба. Заходи, садись вместе с остальными — и, может быть, на пятый или шестой день коллективной медитации тебе повезет: зверек по имени Сатори дастся тебе в руки! Ведь ты здесь за этим? И ты? И ты тоже?
«Глупые люди! — удивляется ветер. — Зачем вам Чистое Небо??»
Звон колокольчика. Чистый протяжный звук медленно тает в прозрачности воздуха. И вдруг один из сидящих с радостным смехом вскакивает и бежит вдогонку за ветром, ловя на лету багряные и золотистые листья… вот беглец минует ворота; вот его нет.
Стоп.
Не сейчас…
Хотя почему — не сейчас?…
Здесь и сейчас.
— Любопытная связка… если без перчаток. Леонид, вы бы не могли показать?
— С удовольствием!
И вот Ленчик уже возится с Большим Боссом, сбросившим прямо на землю пиджак и галстук, но Ленчику мешает гипс, и мне приходится прийти им на помощь — уж этот-то цикл я хорошо помню, весь апрель на нем сидели! Шемет оказывается мужиком крепким и жилистым, я показываю, Ленчик дополняет, Ольга вообще едва успевает переводить взгляд с нас на Олега с Монахом, продолжающих свой разговор без слов; вокруг нас смыкается монастырский двор, ветер посмеивается над Дубом Совета — и испуганно смолкает.
Звериный рык.
Вскрик.
Истошный визг Ольги.
Чтобы обернуться, нам требуются доли секунды.
Оскалившись разъяренным хищником, Олег вырвал Монаха вверх, на бросок. Вот оно: выставленное колено, о которое ломают противнику хребет. Вот оно: колено, дождавшееся часа мести. Впрочем, в последний миг оно уходит в сторону, Монах тяжело бухается в песок — и на эту картину словно накладывается другая, призрачная: колено остается на месте, но вместо рушащегося вниз тела об него с треском ломается бейсбольная бита с английской надписью «Миротворец».
А затем следует удар.
Так бьют на убой, насмерть.
Сейчас я ощущаю охвативший Монаха ужас, как свой собственный.
Нопэрапон.
Кулак Олега останавливается у Монашьего виска; мягкий, потный висок, твердый маленький кулак с выставленной фалангой среднего пальца.
«Накадака-кэн», «кулак демона».
— А это тебе — за тот звонок. Насчет «коту под хвост». Понял?
— Понял, — краска медленно приливает к лицу Монаха.
— Тогда — в расчете. Поднимайся.
Наши взгляды сталкиваются; на миг прилипают друг к другу.
'Я знаю, чем закончится «Нопэрапон», — молчу я.
«И я знаю», — ответное молчание Олега.
Я улыбаюсь.
XVI. НОПЭРАПОН
СВЕЧА ВОСЬМАЯ
