не выступят зеленоватые прожилки, словно на настоящих листьях, и вел стволом дальше. Запах смазки вплетался в ароматы леса. Над головой молчало небо: рука, заботливая и хранящая. Очень хотелось, чтобы Адмирал Канарис тоже оказался здесь: в безопасности. И дядя Петя. Почему сейчас вспомнился старый тирмен? Кто знает? — может, в этом лесу дяде Пете самое место...
В уши ворвался визг тормозов.
«Откуда в лесу машина?» — запоздало удивился Данька.
И снова научился дышать.
Руки его были свободны. За спиной стоял Вовик, держа обоих спортсменов-тяжей «за шкурняк». Рядом с Вовиком, находившимся в скверном расположении духа, молодежь выглядела несерьезно. Особенно после того, как джип юзом вылетел на тротуар, едва не задавив кое-кого из команды. Вовик держал, тяжи висели, а перед вертким садистом, набычась, медлил Тимур.
Два очень похожих человека. Две бойцовые собаки.
Их разделяло полтора десятка лет и тонна жизненного опыта.
— Типа гуляем? — Тимур спросил еле слышно, но верткий отступил на шаг. — Со мной гуляй, пацан. Я добрый...
Верткий оказался не из трусливых. Он снова подпрыгнул, желая опробовать на Тимуре свой коронный прием. В последний момент Тимур отступил вбок, пропуская бьющую ногу мимо, ухватил верткого правой рукой за волосы, левой — за штанину на бедре и присел на корточки. Правда, перед тем как присесть, добрый шустрик саданул малолетку коленом в промежность.
Лицо Тимура дергал нервный тик.
— Зашибись, в натуре! — одобрил Вовик, любуясь, как юниор корчится на асфальте. — У нас в райцентре... Даня, мне их мочить или пускай живут?
— Пускай... живут…
Вовик расстроился:
— Ну ты, блин, мать Тереза! Кого ж мочить, если не этих жабонов? Ладно, пацан сказал, пацан ответил, Тимыч, ты его совсем без яиц оставил или как? Дерни, проверь...
Ствол таял, теряя четкость очертаний. Цилиндр дульного тормоза, оптический прицел... Таяли лес, листья, фотографии, горячее небо без единого облачка в синеве. Адмирал Канарис стоял рядом, вплотную, заглядывая Даньке в глаза, как если бы спешил поймать тень исчезающего леса. Лицо психа было невероятно напряженным, почти разумным. «Что там? — без слов спрашивал Адмирал, не надеясь на ответ. — Как там? Ты ведь знаешь, ты видел... Как там, а?» И Данька не знал, что сказать сумасшедшему.
Возле бетонного бордюра, отделявшего двор от улицы, приплясывала цыганская девчонка. Совсем маленькая соплюшка, закутанная в пеструю шаль. Поверх шали на девчонке сверкало монисто: гроздь разных монеток. Одна монетка висела в центре, отдельно, на длинном шнурочке.
Гривенник.
Старый, еще советский.
— Тебя подвезти?
— Что? А-а... да, подвезите.
— Домой?
— Что? Да, домой.
Цыганочка звонко рассмеялась и припустила вслед за табором, уходящим в небо.
Скользкое, стылое небо марта.
— Чайник — баловство. — Борис Григорьевич, хмуря брови, глядел в темное окошко. — Настоящий чифирь не на воде варится, а на талом снегу. В котелок кладут, на костер ставят. В банке стеклянной тоже годится, если в бараке. Приятно смотреть, как оседают чаинки. Успокаивает.
— Убедили. — Старик ловко подхватил чайник, присвистнувший от обиды, пододвинул ближе заранее приготовленный заварничек. — Рецептом поделитесь?
Пить решили именно чай. Иного в маленькой каморке тирщика и не было, кроме бутылки коньяка «Белый аист», спрятанной в глубинах допотопного сейфа. Но о спиртном никто и не заикнулся.
Бородатый не торопясь встал, повел широкими плечами.
— Лучше сам заварю. А рецепт чифиря... Тут главное — настрой, кураж. И еще опыт, конечно. Все остальное — проще пареной репы. Семь ложек чая с верхом на полторы кружки, варить десять минут. Возможны варианты. Их, думаю, под тысячу.
В этот мартовский вечер Зинченко, сам того не зная, резко повысил цену своих акций в глазах скромного тирщика. Не стал возмущаться, спорить, переспрашивать. Подчинился сразу — зашел в тир, присел на колченогий табурет в каморке. Безропотно достал мобильник и позвонил госпоже Калинецкой, велев ей носу не показывать из дому. Выслушал длинный монолог (ушастая собиралась в гости), повторил запрет, затем опять, слегка повысив голос, для верности перезвонил ее шоферу.
Ждал — терпеливо, не показывая виду.
Он и раньше заслужил высокий балл, попав в виртуальный клуб тирмена Кондратьева. На «минус второй», правда, спускался, но стрелял редко, большей частью поддерживая нужную компанию. А когда Петр Леонидович спросил, отчего так, без удовольствия, Зинченко сплюнул на бетонный пол, припечатав: «Западло!»
Старик тоже не спешил. Суетиться опасно, когда рядом гуляет Великая Дама.
Наконец тяжелые подстаканники были водружены на стол. Легкий пар; едва заметный, но приятный чайный дух... Ветеран-заварничек очень старался.
— Борис Григорьевич, — вполголоса начал Петр Леонидович. — Некоторое время назад вы изволили выразиться в том смысле, что моя система вашей не помеха. Что мы вполне можем существовать, не мешая друг другу. А порой и помогая.
Бородатый молча кивнул. Старик не спутал, он так и сказал: «система».
Ушастая подруга предпочла бы термин «каморра».
— У каждой... э-э... системы есть собственные методы. Позвольте мне не раскрывать свои. Только выводы. Имею основания предположить, что этим вечером ряду людей грозит серьезная опасность. Вам в том числе. Но в первую очередь вашим близким. Поэтому я попросил бы вас никуда не уезжать, подождать охрану. А заодно позаботьтесь о Любови Васильевне. Что поможет, не уверен, но большего сделать не в силах.
Петр Леонидович отхлебнул чая, с ожиданием глядя на гостя.
Господин Зинченко взял подстаканник в пятерню, не боясь обжечься.
— Понял. Спасибо. К сожалению, мои... «хомячки» умудрились выключить телефон, козлы драные. Покататься решили, болваны. Головы оторву! Петр Леонидович, ваш знакомый... Он что, видит смерть?
Старик пожал плечами. «Докладываю — три случая за утро. Показатель средний... » А вот «синий туман» — это, братцы, форсмажор.
— Андрею так кажется. Ее саму — нет. Не положено видеть.
Большего не скажешь. Великую Даму лучше не поминать. Даже в мыслях.
— А я еще думал, откуда взялся ваш «минус второй»! — Бородатый закусил губу, без особой нужды тронул шляпу, прикорнувшую на уголке стола. — Я верующий, Петр Леонидович. Можете смеяться, если хотите. Только, знаете ли, в церкви все эти штуки объясняют... иначе.
На такое можно не отвечать. Зинченко, впрочем, ответа и не ждал. Всего лишь рассмеялся — коротко, зло.
— В современном, как вы любите говорить, арго, Петр Леонидович, есть чудное слово «непонятка».
— Правильное слово, — невозмутимо согласился Кондратьев.
— Но если все именно так, если вам поверить... Что можно изменить? Насколько я понимаю, по таким делам амнистии не бывает.
Старик кивнул, не пытаясь возражать. И так наговорено сверх меры. Бородатому незачем знать, что Даме нет нужды приходить лично. Зинченко небось тоже на рядовые дела не выезжает. Иначе для чего
