— Почему мы стреляем? — спросил Данька по дороге. — Почему мы стреляем, а они — иначе?
Дядя Петя пожал плечами:
— У каждого своя работа. И свой талант. Ты небось на пианино не играешь, а Горовиц еще как...
И вскоре заказал себе водки.
— Так все-таки, — не выдержал Данька. — Что мне будет, если я откажусь?
— Ничего, — ответил старик, закусывая бутербродом.
— Совсем ничего?
— Совсем. Слушай, ты, наверное, голодный... Взять тебе пиццу?
Земля ушла из-под ног. Так не бывает. Он, Данька, откажется работать на Великую Даму, плюнет в лицо загадочному начальству, на «плюс первый» больше ни ногой, а ему за это — ничего?
Гуляй, парень?
— Из тира, конечно, попрете... — уныло пробормотал он. Петр Леонидович улыбнулся, распушив шикарные свои усы.
— Отчего же? Работай. На «нулевке» вообще никаких проблем. И на «минус первом», в общем, тоже. С клиентами ты ладишь, руки из нужного места растут. Зинченко тебя одобряет. Ну и я, понятное дело. На «минус втором» — посмотрим. Если при отказнике провал не станет барахлить — оставлю и на «минус втором». Ну а если сбои начнутся... Бывало, что при отказниках дорожка не открывается или оттуда пули залетают. В таком случае — извини. Риск слишком высокий. Хотя, надеюсь, все будет в порядке. Она тебя любит. Надбавка за «целевые выезды» снимется, но в целом зарплата не пострадает, не бойся...
— Я буду работать, — сказал Данька.
— В тире? Конечно, будешь. Я ж тебе говорю...
— Не в тире. Не только в тире. Я буду работать тирменом.
Он набычился и уточнил:
— Я буду продолжать работать тирменом. В «плюс первом».
Минуту назад он поверил Петру Леонидовичу навсегда и безоговорочно. Валтасар, исчислено- взвешено, аудиторская проверка, хлопоты Великой Дамы по сохранению царства на веки вечные... Это все правда. Потому что так не бывает: тирмен уходит в отказники, а ему за это — ничего. Никто не подстерегает предателя на темной улице, беды и злосчастья не сыплются на голову, не угрожают близким и друзьям. На «нулевке» оставайся, и на «минус первом», а на «минус втором» посмотрим, и зарплату сохраним, и связи, и пряник к Новому году...
Нет, так не бывает. Не может быть.
«Я тебе когда-нибудь врал?» — мог бы спросить дядя Петя.
Но не спросил.
«Никогда», — мог бы ответить Данька.
Но не ответил.
Так не бывает. Значит, мы останемся там, где бывает небывалое.
— Ты уверен? Пойми, в нашем деле нельзя по сто раз менять решение...
— Уверен. Я остаюсь.
— Ну и хорошо. — Старик нахмурил брови, взялся за графинчик, но передумал. — Тогда я скажу тебе, как тирмен тирмену. Теперь — можно. Великая Дама не из жадин. Деньги, связи... Это все ерунда. Веселое конфетти, приятное, но не главное. Как ты думаешь, сколько мне лет?
Данька растерялся.
— Ну... Шестьдесят пять? Семьдесят?
— Я родился в 1915 году. Мне, считай, девяносто. Понял или объяснить?
«Так не бывает... » — залпами бухало в голове. Девяносто? Это, выходит, дядя Петя деду Илье в отцы годится?! А выглядит ничуть не хуже: бодрый, энергичный... Даже лучше, наверное, выглядит. Моложе. И на здоровье никогда не жалуется...
— Ты вообще, думаю, долгожителем окажешься. Мафусаилов век не обещаю, но меня переплюнешь, это точно. У меня война кусок отгрызла. Тирмены живут долго, братец Даниил. Не чрезмерно, но вполне достаточно. Кроме того, тирмены не страдают болезнями из косметички Великой Дамы. И не одни тирмены. Наши родственники, например, тоже. Я свою жену спас, просто расписавшись с ней. Тридцать лишних лет — за брачное свидетельство.
Вот тут Даньку и прикрутило по-настоящему. Девяносто лет дяди Пети показались ерундой, не заслуживающей внимания. «У папы подозревали... Короче, одну болезнь. Не дай бог подтвердилось бы... » А дед Илья натянул нос врачам со своим микроинфарктом: выздоровел, коньяк пьет, телевизор смотрит — новости ему подавай! Что могло быть у Лерки? У мамы? Могло быть, но не случилось, потому что это его Лерка, его мама?
Великая Дама, скажи! — или лучше молчи, не надо...
— Почему вы мне раньше не сказали? — хрипло выдохнул он.
Старик потянулся через столик и растрепал Даньке волосы.
— Получилось бы, что я тебя покупаю. Баш на баш. А так ты принял решение сам, ничего не зная наперед. Как принимал решение раньше: когда стрелял, отказывался, снова стрелял... Твоя жизнь, твой выбор. У нас, братец, не базар, а работа. Эх ты, тирмен...
Зазвонил мобильник.
— Да! Слушаю!
— Даньчик! — запрыгал в трубке хохочущий Леркин голос. — Я тебе сейчас расскажу, ты со смеху помрешь! У Дарьи любимый гривенник сперли!..
— Какой гривенник?
Меньше всего хотелось обсуждать проблемы Дарьи Тютюнец, видной нумизмалетички. А смеяться не хотелось вовсе.
— Тот, что от ангины! Нет, от ангины другой, а этот с дыркой, советский... От грыжи, что ли? Ну, ты же помнишь! Сперли из сумочки, а Дарья хочет в милицию обращаться! Представляешь? Заявление пишет, чтоб гривенник нашли и ей вернули...
— Украли? Кто?
— Не знаю... Даша грешит на какую-то бабу в троллейбусе: рядом вертелась, терлась...
— Что-нибудь еще пропало?
— Нет, — хрюкнула от восторга мечта Конана-варвара. — Только гривенник. А больше ничего.
Официантка подошла к столику в ожидании дополнительного заказа.
— Пива! — бросил Данька, хотя собирался взять чашку кофе.
Дядя Петя кивнул и налил себе вторую рюмку.
Не пилась водка. Ни колом, ни соколом, словно вице-мэрский коньяк. Петр Леонидович едва сдерживался, чтобы не морщиться. Нельзя, Данька заметит. Чуткий он, снайпер. Особенно сейчас.
Старик не продумывал разговор заранее, даже не пытался. Кошку следует называть кошкой — если речь о работе. И если говоришь с
Получилось? Кажется, да.
Тирмен Даниил Романович Архангельский в красе и силе. Просим любить и жаловать.
Петр Леонидович вдруг понял, чего ему хочется. Первое — запустить руку в левый карман и нащупать там увесистую связку ключей: от тира, от старого сейфа, от замка на стальной двери «минус первого». Второе — извлечь связку из кармана и отдать ее тирмену Архангельскому.
Третье — ехать домой.
Заявление можно будет отправить письмом. Конверт за сорок копеек, «Почта Украины», желтый с синим ящик на углу.
Дома — выкурить папиросу, достать из тайника еще один конверт, побольше и потяжелее, положить его на стол, на самом видном месте, надписью вверх.
Лечь на диван.
