Клюквенный сок, подменивший кровь, и оказался тем бродилом, на котором взошли «лирические сцены» Блока.
Он охотно откликнулся на предложение Чулкова, хотя и жаловался на его чрезмерную предприимчивость. Вряд ли его особенно увлекала идея воскрешения культового «хорового действа», но о радикальном обновлении театра он думал много и занимал в этом отношении позицию решительную. В середине декабря 1905 года он извещает Чулкова, что не идет на очередное совещание по поводу «Факелов» – потому что «идея театра,
И все же он решил попробовать. И написал «Балаганчик» – написал залпом, в несколько дней (кончил 23 января 1906 года). И то, что получилось, оказалось настолько новым, неожиданным, ни на что не похожим, что прозвучало дерзким вызовом на сцене того «более внешнего» театра, которую в конце концов удалось заполучить Мейерхольду.
Еще задолго до того, как он был поставлен, «Балаганчик» произвел сильнейшее впечатление на всех, кто его прочитал или услышал в чтении автора.
Валерий Брюсов, ознакомившись с альманахом «Факелы», из всего, что было там помещено, особо выделил «Балаганчик». «Прекрасно, хорошо совсем», – писал он Блоку в апреле. А накануне в свойственном ему авторитарно-вещательном тоне сообщил П.П.Перцову: «Включаю после «Балаганчика» Блока в священное число семи современных поэтов». (Остальные шесть: Сологуб, Зинаида Гиппиус, Бальмонт, Вячеслав Иванов, Андрей Белый и сам Брюсов.)
Но далеко не все разделяли такую оценку.
К тому времени, когда был написан «Балаганчик», по инициативе Сергея Городецкого образовался небольшой кружок молодых людей, пробовавших силы в искусстве. Блока они избрали как бы своим негласным шефом. Это были поэты Вл.Пяст, А.Кондратьев, П.Потемкин, Я.Годин, братья-близнецы Владимир и Александр Юнгеры (один – поэт, другой – художник и начинающий архитектор), Евгений Павлович Иванов, брат его Александр Павлович (искусствовед), пианисты Альфред Мерович и Петр Мосолов, художница Татьяна Гиппиус и еще несколько человек. Из этой затеи мало что вышло: кружок собрался всего несколько раз; дважды – у Блока, в Гренадерских казармах.
Здесь, в просторной гостиной полковничьей квартиры, 25 февраля 1906 года впервые прозвучал «Балаганчик».
Присутствовали, конечно, и Любовь Дмитриевна, и Александра Андреевна. Франц Феликсович заглянул на минуту и взял с Городецкого слово, что ни о какой политике речи не пойдет. Среди собравшихся был и московский гость – Андрей Белый, державшийся натянуто и отчужденно.
Сначала Мосолов сыграл Вагнера, потом читали стихи, рассматривали рисунки Татьяны Гиппиус и Городецкого, пили чай, а в заключение Блок прочитал «Балаганчик».
Кончил – и наступила длинная пауза. Ничего подобного никто не ожидал. Альфред Мерович, не говоря ни слова, подошел к роялю и бурно заиграл Баха.
Опустошительная ирония «Балаганчика», картонная маскарадность персонажей, гротескная фигура Автора, клюквенный сок – все это озадачило пылких поклонников певца Прекрасной Дамы и, если верить одному из слушателей, показалось «страшным», «ранило в самое сердце». Андрей Белый пробормотал несколько ничего не значащих комплиментарных слов. Его отчаянная борьба с автором «Балаганчика» была еще впереди.
Позже Вл.Пяст, закоренелый символист, описал этот знаменательный вечер в своей косноязычной «Поэме в нонах» – в тоне осудительном по отношению к вероотступнику Блоку:
Впрочем, молодость брала свое. Выйдя на пустынную набережную Невки, ревнители нового искусства, испугавшиеся столь резко проступившей его новизны, затеяли игру в снежки – и только после этой кутерьмы обменялись беглыми впечатлениями об услышанном.
3
Так перед Блоком снова открылся волшебный мир театра – и на этот раз он вступил в него уже не актером-любителем, но драматургом.
Конечно, и тут сыграла свою роль его давняя и стойкая любовь к театру. Он пронес ее через всю жизнь и уже незадолго до конца говорил: «Я ведь очень театральный человек».
Но главным и решающим в обращении его к драматургии оказались побуждения творческие. Ему стало тесно в границах одной лирики, и он жадно искал «выход из лирической уединенности». Тут был для него «очистительный момент».
Пройдет немного времени – и он скажет, что театр есть «колыбель страсти земной», что именно на подмостках сцены искусство наиболее тесно соприкасается с самой жизнью, неизменно богатой, певучей и разнообразной, что театр более, чем какой-либо другой род искусства, «изобличает кощунственную бесплотность» эстетства. Именно поэтому Блок верит, что театру предстоит богатое и счастливое будущее в наступившую эпоху кризиса индивидуализма, когда одинокая человеческая душа страстно жаждет слиться с другой душой.
Об этом он заговорил в первой же своей статье, посвященной театру и драматургии, – в отклике на первые спектакли обновленного театра Комиссаржевской и Мейерхольда (ноябрь 1906 года). Уже шли репетиции «Балаганчика», уже были написаны «Король на площади» и «Незнакомка».
Готовя свою драматическую трилогию к печати, Блок указал в предисловии, что все три пьесы объединены единством замысла: и неудачник Пьеро в «Балаганчике», и нравственно слабый Поэт в «Короле на площади», и другой Поэт, прозевавший свою высокую мечту в «Незнакомке», – «все это как бы разные стороны души одного человека, так же одинаковы стремления этих трех: все они ищут
