Условились встретиться в следующем антракте. Но когда дали свет, Блока в зале уже не было: он ушел посреди действия. Говорить ему с нею было не о чем.
А она в это время будто бы еще не знала его стихов, которыми он в 1908 году сказал о ней свое последнее слово, нужно признать – суровое слово. Сперва шли воспоминания о страстных встречах, глухих улицах, удалых лихачах, потом – следовал горький итог:
Но какова же сила поэзии! Современники заметили, что, как только Блок «забыл», Снежная Дева, Фаина, «раскольница с демоническим» сразу утратила все, чем щедро наградило ее воображение поэта. Осталась просто хорошенькая брюнетка.
Так улетучилась еще одна иллюзия, потерпела крах еще одна попытка обрести «земное счастье». Но Блок и не жалел об этом: «Чем хуже жизнь, тем лучше можно творить…»
Вместе с концом Снежной Девы в жизни Блока кончилось все, что шло одновременно и от декадентского демонизма и от «легкого веселья».
Лиловый сумрак рассеялся, растаял – и в беспощадном свете белого дня перед нами все резче проступает по-дантовски строгое лицо сурового, требовательного, готового к житейским битвам трагического Блока. Поэт уже вышел на широко открытый простор действительной жизни – бесконечно трудной, беспредельно желанной.
Эта страстно-трагическая нота ворвалась в темную музыку «Фаины». И как знаменательно, что в январе 1908 года, уже в предощущении разрыва с Н.Н.В., Блок пишет матери: «Чем холоднее и злее эта неудающаяся «личная» жизнь (но ведь она никому не удается теперь), тем глубже и шире мои идейные планы и намеренья. У меня их столько, что руки иногда опускаются – столько надо сделать…» Он и приступил к
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ПОЛЕМИКА
1
И снова на авансцене появляется Андрей Белый. Поистине он стал неотвязной тенью Блока.
На обидчивое и, как всегда, полное околичностей письмо его из Парижа (конец декабря 1906 года) с заверениями, что, несмотря на всю «безобразную путаницу и бессмыслицу», их еще ждет «будущее», Блок не ответил.
Вскоре Белый, ко всему прочему подвергшийся серьезной операции, в растерзанном душевном состоянии вернулся в Москву и с ходу погрузился в пучину литературных и личных недоразумений и конфликтов, без которых невозможно представить его существование.
В начале марта 1907 года он холодно поблагодарил Блока за «любезную присылку» сборника «Нечаянная Радость». Между тем он уже готовился перейти от келейного спора в личной переписке к открытому нападению в печати.
Уже была написана рецензия на «Нечаянную Радость». Она появилась в новом московском журнале «Перевал».
Рецензия была написана с тонким расчетом подкупить читателя искренностью тона и озабоченностью судьбой поэта. Начало в ней – во здравие, середина – за упокой, конец – реверансом.
«Блок – один из виднейших современных русских поэтов. Поклонники могут его восхвалять. Враги – бранить. Верно – одно: с ним необходимо считаться. Рядом с именами Мережковского, Бальмонта, Брюсова, Гиппиус и Сологуба в поэзии мы неизменно присоединяем имя Александра Блока. Первый сборник стихов поэта появился только в 1905 году. Тем не менее есть уже школа Блока».
Далее следовал вопрос, на который рецензент отказывался ответить однозначно: «Каково идейное содержание высокочтимого поэта?»
В «Стихах о Прекрасной Даме» содержание было весьма значительным, более того – высоким, вобравшим в себя раздумья Платона, Шеллинга и Владимира Соловьева, гимны Данте, Петрарки, Гете, Лермонтова, Фета… «Вдруг он все оборвал»: в «Балаганчике» и в «Нечаянной Радости» – «горькие издевательства над своим прошлым».
С Блоком случилось непоправимое, но закономерное. «Стихи о Прекрасной Даме», как выяснилось, не выражали истинного лика поэта; «Нечаянная Радость» раскрывает его сущность. Блок оказался мнимым мистиком, мнимым теургом, мнимым провозвестником будущего. И это тем более
