воображаемых заговоров, так что лучше вернитесь на свое место и дайте мне спокойно послушать музыку.
Маргерит начала отбивать рукой такт по подушечке. Селина Стораче как раз пела «Che faro» [56], и публика не отрывала зачарованного взгляда от губ примадонны. Шовлен не двинулся с места, наблюдая за нервно подергивающейся изящной ручкой — единственным свидетельством того, что его стрела попала в цель.
— Ну? — внезапно осведомилась Маргерит с тем же притворным безразличием.
— Ну, гражданка? — переспросил Шовлен.
— Что с моим братом?
— У меня есть новости о нем, которые, по-моему, могут вас заинтересовать. Но позволите ли вы мне сперва объясниться?
Вопрос был излишним. Шовлен ощущал напряжение каждого нерва Маргерит, ожидавшей его слов.
— На днях, гражданка, — начал он, — я просил вас о помощи. В ней нуждалась Франция, и мне казалось, что я могу положиться на вас, но вы дали отрицательный ответ… После этого мои обязанности и ваши интересы временно разлучили нас, но с тех пор произошли кое-какие события…
— Умоляю вас, гражданин, ближе к делу, — прервала Маргерит. — Музыка поистине очаровательна, и публику начинают раздражать ваши разговоры.
— Одну минуту, гражданка. В день, когда я имел честь встретить вас в Дувре, и менее чем через час после того, как услышал ваш окончательный ответ, я заполучил несколько бумаг, которые открыли очередной хитрый план бегства группы французских аристократов — в том числе изменника де Турнея — организованный небезызвестным Алым Пимпернелем. Некоторые нити, ведущие к этой таинственной Лиге, также попали в мои руки, и я хотел бы, чтобы вы… нет, вы должны помочь мне связать их воедино.
Маргерит, слушавшая его, казалось, с раздражением, пожала плечами.
— Разве я не говорила вам, что меня не интересуют ни ваши планы, ни Алый Пимпернель? К тому же вы ничего не сказали о моем брате…
— Немного терпения, умоляю, гражданка, — невозмутимо продолжал Шовлен. — Два джентльмена, лорд Энтони Дьюхерст и сэр Эндрю Ффаулкс, находились в тот вечер в «Приюте рыбака» в Дувре.
— Знаю — я видела их там.
— Они уже были известны моим шпионам, как члены пресловутой Лиги. Это сэр Эндрю сопровождал графиню де Турней и ее детей в путешествии через пролив. Когда оба молодых человека сидели одни в столовой, мои люди схватили их, связали, отобрали у них бумаги и вручили их мне.
В этот момент Маргерит почуяла опасность. Бумаги!.. Неужели Арман был неосторожен?.. Эта мысль наполнила ее ужасом. Но не желая, чтобы Шовлен заметил ее испуг, она весело рассмеялась.
— Честное слово, ваша наглость не знает пределов! Кража и насилие в Англии, в переполненной гостинице! Ваших людей могли поймать на месте преступления!
— Что из того? Они дети Франции и были натренированы вашим покорным слугой. Если бы их поймали, они пошли бы в тюрьму и даже на виселицу без единого лишнего слова. Как бы то ни было, игра стоила свеч. Переполненная гостиница не так уж опасна для подобных маленьких операций, как вы думаете, а у моих людей достаточно опыта.
— Ну, так что с этими бумагами? — беспечно осведомилась Маргерит.
— К несчастью, они хоть и дали мне сведения об определенных именах и передвижениях их обладателей, по-видимому, достаточные для того, чтобы предотвратить готовящийся coup [57], но оставляют меня в неведении относительно личности Алого Пимпернеля.
— Вы снова о старом и не даете мне наслаждаться концом арии, — упрекнула Маргерит, делая вид, что подавляет зевок. — И опять вы ничего не сказали о моем брате.
— Я как раз перехожу к нему, гражданка. Среди бумаг было письмо сэру Эндрю Ффаулксу, написанное вашим братом Сен-Жюстом.
— Ну и что?
— Письмо доказывает, что он не только сочувствует врагам Франции, но и помогает Лиге Алого Пимпернеля, а быть может, и является ее членом.
Удар, наконец, был нанесен. Ожидавшая его Маргерит не проявила испуга, решив оставаться спокойной и даже беспечной, сосредоточив для его отражения весь свой ум, считавшийся самым острым женским умом в Европе. Маргерит знала, что Шовлен говорит правду: он был слишком серьезен, слишком предан ложной цели, слишком горд своими соотечественниками-революционерами, чтобы опуститься до бесполезной лжи.
Письмо глупого, неосторожного Армана попало в руки Шовлена! Маргерит знала это так же хорошо, как если бы видела письмо собственными глазами. Шовлен держал его при себе с определенными целями, намереваясь впоследствии уничтожить или использовать против Армана. Маргерит знала все это, но вновь рассмеялась еще громче и веселее.
— Так вот оно что! — воскликнула она, обернувшись и глядя в лицо Шовлену, — Разве я не говорила, что речь идет об очередном воображаемом заговоре? Арман, состоящий в Лиге таинственного Алого Пимпернеля!.. Арман, помогающий французским аристократам, которых он презирает!.. Честное слово, эта история делает честь вашему воображению!
— Поймите, гражданка, — с непоколебимым спокойствием заговорил Шовлен, — что Сен-Жюст безнадежно скомпрометирован и не может рассчитывать на пощаду.
В ложе на некоторое время воцарилось молчание. Маргерит сидела неподвижно, пытаясь обдумать ситуацию и постараться найти выход.
На сцене Стораче допела арию и теперь, стоя в своем античном облачении, скроенном однако по моде восемнадцатого столетия, кланялась бешено аплодировавшей публике.
— Шовлен, — тихо заговорила Маргерит Блейкни без малейших признаков бравады, отличавшей ее предшествующее поведение. — Шовлен, пожалуйста, постараемся понять друг друга! Я чувствую, что мой мозг заржавел от пребывания в этом сыром климате. Скажите, вы очень стремитесь открыть личность Алого Пимпернеля, не так ли?
— Он самый страшный враг Франции, гражданка, и особенно опасен тем, что действует в потемках.
— Столь же опасен, сколь благороден… Ну, так вы намерены принудить меня выполнить для вас шпионскую работу в обмен на безопасность моего брата Армана, верно?
— Фи, мадам, вы использовали два безобразных слова! — вежливо запротестовал Шовлен. — Не может быть и речи о принуждении, а службу, которую я прошу вас выполнить ради Франции, никак нельзя охарактеризовать как шпионскую.
— Во всяком случае, здесь ее называют именно так, — сухо заметила она. — Ваши намерения таковы, не так ли?
— В мои намерения входит, чтобы вы добились полного прощения Армана Сен-Жюста, выполнив для меня небольшую работу.
— А именно?
— Проявив наблюдательность сегодня вечером, гражданка Сен-Жюст, — с энтузиазмом откликнулся Шовлен. — Послушайте! Среди бумаг, найденных у сэра Эндрю Ффаулкса, была одна маленькая записка. Смотрите! — и он протянул ей клочок бумаги, который четыре дня назад читали два молодых человека, когда на них набросились приспешники Шовлена. Маргерит поднесла его к глазам и прочитала несколько слов, написанных корявым, очевидно, измененным почерком:
'Помните, что мы не должны встречаться чаще, чем требует необходимость. Вы получили все инструкции на 2-е число. Если хотите переговорить со мной снова, я буду на балу у Г. '
— Что это означает? — спросила она.
— Взгляните еще раз, и вы все поймете.
— В углу эмблема: маленький красный цветок…
— Вот именно.
— Алый Пимпернель, — продолжала Маргерит. — А 'бал у Г. ' означает бал у Гренвилла… Сегодня
