сходство с сепаратистом в поисках жанра.
Возможно, именно по этой причине охрана пустила его внутрь без расспросов, хотя у Степы наготове был проспект «Дельта-кредита» и вопросник по поводу кредитования — в крайнем случае он собирался выдать себя за ходока от бизнесменов из Сибири. В приемной дожидалось несколько человек. У двери в кабинет Сракандаева сидела секретарша. Степа быстро сел в кресло возле входной двери, закинул ногу за ногу и закрылся потрепанным номером «Коммерсанта» с большим портретом Березовского на первой полосе.
Этот камуфляж не был случайной импровизацией. Степа знал, что в мозгу любой секретарши имеется область, по функциям близкая к определителю «свой — чужой» на станции противовоздушной обороны. Как именно этот определитель работает, Степа не имел понятия. Зато он знал, как его обмануть. Это был, можно сказать, боевой опыт — именно так один сумасшедший, точно знавший, где находится вход в Шамбалу, целый день прятался в его собственной приемной прямо напротив стола Мюс, которая потом долго не могла понять, откуда он выскочил при появлении Степы.
— Прямо из воздуха, — говорила она, разводя руками. — Incredible![24] Может, он и правда знает, где эта Шамбала?
Теперь у Степы в руках была та самая газета, конфискованная у сумасшедшего охраной (он не знал, что именно ставит такую надежную помеху вражеским радарам — портрет Березовского, слово «Коммерсант», или вся икебана, поэтому решил не рисковать). Все произошло, как Степа и надеялся: секретарша Сракандаева подняла на него глаза, увидела фото на первой полосе и тут же о чем-то задумалась. Вопроса о цели визита не последовало.
Оглядывая приемную из-за газеты в крошечный японский монокуляр. Степа словно открывал карты адского пасьянса. Они ложились одна к одной. На стене висели две картины — маленькая и большая. Обе на военную тему, по последней моде, но Степа быстро понял, в чем их подлинный смысл.
Первая, очень старая, изображала отряд гусар, несущийся куда-то сквозь клубы голубого перистого дыма (в небе над ними висела аккуратная красная надпись: «Семену Кожеурову на память от бойцов четвертой Гвардейской орденоносной штрафной бронетанковой дивизии»). Вроде бы во всем этом не было никакого криминала, но картина называлась «Прорыв». Сорок третья гексаграмма «Книги Перемен» — комментарии были излишни.
С большой картиной дело обстояло еще мрачнее. Ее автором был некий Лукас Сапрыкин — видимо, кто-то из богемных приятелей Сракандаева. Она называлась «Курская битва». Одного этого было достаточно, чтобы испортить Степе настроение на весь день. Но то, как именно Лукас Сапрыкин увидел Курскую битву, вызвало у Степы спазм предсердечной тоски. Картина изображала розовую «тридцатьчетверку», стоящую посреди поля, по которому бродили огромные тигры. На башне танка сидел на четвереньках голый человек в маске Бэтмана и гадил прямо в открытый люк.
После этого удара под дых Степа уже не удивился, опознав истребитель «МиГ-29» в модели самолета, стоявшей на столике в углу приемной. Это было естественно — число «29» являлось главным союзником сорока трех, и где же было обретаться его ядовитым щенятам, как не в логове зверя. Дальнейший осмотр помещения, возможно, открыл бы Степе новые сближения и смыслы, но тут в приемную вошел раскрасневшийся с холода Сракандаев.
Он был такой же, как на фотографии, — похожий на хитрого хомячка, знавшего что-то такое, что делало его главнее не только лисы, волка и медведя, но и голого Березовского с калькулятором в руке.
— Вы ко мне? — спросил Сракандаев, пальцем отводя Степину газету.
Секретарша изумленно поглядела на Степу, потом — испуганно — на босса, потом опять на Степу.
— Я… — начал Степа, складывая газету, — я…
— Придется часик подождать. У меня одно дельце… Зоя, угости господина чаем, — сказал Сракандаев и прошел в кабинет. Степа успел заметить необычайно толстый дверной торец.
— Простите, — вставая из-за стола, заговорила секретарша, — господин… э-э-э… А вы, собственно, по каком вопросу?
— По личному, — тоже вставая и пятясь к выходу, ответил Степа. — Одну секундочку. Пидараску в машине забыл… То есть, извините, барсетку.
Закрыв за собой дверь, он со спокойным достоинством дошел до ворот, у которых стояла будка с охранником, вышел на улицу и, легко, как во сне, понесся по улице вниз.
10 000
Степу восхищала принятая в восточной поэзии форма хайку. Их было очень легко писать — за триста долларов его обучил этому Простислав. Не надо было подыскивать рифмы, мучаться с размером. Достаточно было разбить спонтанно родившиеся в сердце слова на три строчки и проверить, не встречается ли среди них слово «километр». Если оно встречалось, надо было заменить его на «ли». После этого можно было целую минуту ощушать себя азиатом высокой души, что Степе очень нравилось, несмотря на косые взгляды Мюс.
Обдумав свой визит в «Дельта-кредит», он сложил следующие строки:
Десять тысяч ли за спиной.
Иные птицы поют в ночи,
А грабли все те же. Что это за иные птицы и десять тысяч ли, Степа сам не понимал, поскольку написал про них просто для красоты. Зато он хорошо знал, что это за грабли.
Пытаться выполоть ростки числа «43» было бесполезно, он понял это еще в те дни, когда расстреливал тарелки и кефирные пакеты у себя на даче, а потом увольнял меченых злом сотрудников. Лезть в нору Сракандаева было еще глупее. Вроде бы это было ясно. И вот он чуть не попал в расставленный самому себе капкан. Даже думать не хотелось, что за скандал случился бы, задержи его охрана Сракандаева для установления личности…
Правильный путь лежал в диаметрально противоположной стороне. Что делал Сракандаев, вешая у себя в приемной картину «Курская битва»? В полном соответствии с учением Бинги, он укреплял позиции того числа, которому служил (после визита в его офис никаких сомнений в этом у Степы не осталось). Следовало делать то же самое.
Степа был близок к верному решению, когда ему пришла в голову мысль переименоваться в «Гамма-банк». Чем это кончилось, известно — из пустоты ему навстречу вывалился Ослик Семь Центов («Почему ослик? Ну почему? — в сотый раз подумал Степа, и в сотый раз повторил себе: — Не отвлекаться!»). Однако неудача с проектом «Гамма-банка» не означала, что порочна сама идея — ее можно было воплотить в жизнь множеством способов.
Если «34» нельзя было спрятать в названии финансовой структуры, его можно было тайно вставить, например, в название телепередачи. Такое решение было значительно мощнее с энергетической точки зрения — высветить заветное число на экране было все равно что записать его огромными цифрами на небе.
После кропотливого просеивания вариантов Степа придумал нечто такое, чему приятно поразился сам. И чем больше он думал о своей новой находке, тем сильнее она его радовала. Но надо было спешить — времени оставалось в обрез.
Мюс дулась на него в последнее время, и он рад был лишний раз показать, как ценит ее помощь.
— Мюсюсь, — сказал он, — без тебя опять никуда. У Пикачу появилась идея новой телепередачи. Помнишь, нам один человек придумывал текст для стенда на Рублевке? Циничный специалист? Можешь его найти, киска? Возможен большой заказ. И, кстати, подготовь по нему самому информацию — дело такое, что надо знать, с кем работаешь.
Циничный специалист прибыл на следующий день. Ознакомившись со справкой, которую приготовила Мюс, Степа заранее проникся к нему смесью уважения и брезгливости, но впечатление от
