Сергей молчал и думал, что он правильно сделал, придя сюда. Да, она его спасла, она его всегда спасала в трудные минуты, в тяжелые деньки. Она вытягивала его из беспробудных запоев и беспричинных депрессий, она вливала в него новую жизнь и выпускала в нее. А он уходил. И пока все было нормально, не вспоминал о ней. Но очередная беда гнала его под крылышко.
— Я люблю тебя, — проговорил он нежно.
— Еще бы, — согласилась она.
Ему бесконечно повезло с ней. Но он сам не осознавал этого. Ира была необыкновенно хороша: и высока, и стройна, и налита там, где требуется налитости. Она вполне могла участвовать в любом конкурсе красоты… правда, возраст был уже не тот, на конкурсы брали пятнадцати-семнадцатилетних, а ей за тридцать, но все равно! Она была настоящей красавицей. Не совсем счастливой, неудачливой в жизни и не ценящей своей красоты. Но таких оставалось совсем мало. И почти что и не оставалось. Все понимали — это жизнь, с жизнью не справиться, она сама диктует законы, И все равно было обидно. За три-четыре последних года из страны вывезли всех более или менее симпатичных женщин. Поначалу с помощью всевозможных конкурсов отбирали для секс-шоу и прочих представлений на западе самый качественный товар, потом этим товаром начали набивать все публичные дома третьих стран. Одновременно расплодилось множество контор и конторок, агенств и брачных бюро, через которые каждой желающей — красивой желающей — обеспечивался муж за границами страны. Поначалу отбою не было от претенденток, брачные конторы зарабатывали бешенные деньги, женская плоть распродавалась во все концы света: брали женами, наложницами, подругами, манекенщицами, брали в гаремы и дома моделей, в голырклубы и массажные заведения, брали везде! Брали все, что можно было забрать… Ну и выбрали! Назад, разумеется, никто не возвращался. Оставались дурнушки, неудачницы, обремененные чадами, алкоголички и наркоманки — от этих везде отказывались, могли своих предложить. Короче, оставались те, кто не сумел пристроиться, кто даже на самый захудалый конкурс, где оспаривались места сто двенадцатых по счету жен-наложниц для нищающих папуасов, не мог пройти в силу своей явной малопривлекательности. Такие как Ира были единицами, случайно уцелевшими. Ей четырежды приходили приглашения из афро-советских и арабо-советских совместных контор. Но она стеснялась пойти туда. Она оставалась, наверное, единственной невывезенной блондинкой. Тут и американцы с европейцами, и австралийцы с новозеландцами маху дали — пока они разглядывали фотографии «желающих соединиться узами с заграничными мужьями», африканские царьки и вожди перекупили всех светловолосых, а конкурентами им были лишь арабские шейхи и их подданные. Страна обезлюдела, ибо без женщин — какая же страна. На телевидении держали, правда, двух теледив. Но никто не знал, где они живут на самом деле и сколько им платят. В основном же и на экранах последнее время маячили труженицы в желтых робах. Они были хорошие и добрые женщины. Они могли народить еще хоть сотни тысяч красавиц? Но от кого?! Сергей сам слушал сообщение ТАСС о том, что за последние полтора месяца в стране родился лишь один здоровый мальчик и две здоровые девочки, да и те с умственными отклонениями и глухие. Все прочие рожали монстров. Химическая промышленность и разливанное море бормотухи делали свое дело.
— Я люблю тебя, — снова прошептал он, положив ей руку на грудь, чмокнул в щеку. — Я всегда буду тебя любить.
— Слыхали, — вздохнула она. — Ты лучше скажи, где пропадал?
Сергей навалился на нее, зажал рот губами. И еше раз овладел ею — на этот раз размеренно, неспешно, смакуя сзмую малость и осыпая ее ласками и поцелуями. И лишь потом он ответил глуховато, без интонаций:
— Везде, Ирунчик, и в психушке, и в тюряге, и на том свете, все равно не поверишь.
Но он ошибался — любимые жекщкны готовы верить во что угодно, лишь бы только им раскрывали душу, делились с ними. И она вытянула из нега все, что могла. Вытянула и подвела черту:
— Значит, так и должно было случиться. Пора тебе обратно в твой параллельный иди как там, перекрестный, что ли, дурдом! А как тебя вышибут оттуда, давай ко мне, приму!
Сергей больно ущипнул ее за бок. Но она не вскрикнула, лишь выгнулась кошкой. Насела на него и заставила подчиняться себе — она умела это делать. А он почему-то вспомнил безумную даму с козьими грудями и золотыми зубами, вспомнил мужика в майке — и ему стало искренне жаль их. И ненормального «дохтура» стало жаль, и субтильных, юнцов с их пассией, и недоверчивую женщину со скалкой, и даже голую старуху с сухой мочалкой. Да, все они были настоящими сумасшедшими, клиническими. Им было хорошо! Они не понимали, что они больны, хотя и страдали по-своему. Но куда деваться ему, здоровому, обложенному со всех сторон! Или немного подождать, мозг ведь не железный, он не долго будет выдерживать нагрузки, он лопнет, взорвется, в нем поселится нечто химерическое, обзываемое синдромами и прочими гадостями…
Ирина вздрогнули и заплакала. Он не ожмдзл такой реакции, это было слишком. Волна щемящей жалости побежала по позвоночнику, сковала тело. Он целовал ее губы, шею. глаза, ловил ртом каждую слезинуу. Он любил ее, как никого и никогда, все остальные были ее тенями, ее отражениями, да, когда он ласкал их и упивался их плотью, он был с ней, даже если и не вспоминал ее имени, глаз и рук, все равно он был с ней. Она для него заменяла всех женщин.
— Так что же делать? — спросил он, зарываясь носом в ее светлые волосы.
— Ты не вырвешься из круга, пока не разберешься с этим проклятым сугробом, понял?! Тебе надо довести дело до конца, Сереженька, до самого кончика, надо размотать клубочек!
— Ты что-о?! — вскрикнул он.
И отпихнул ее от себя. Отпихнул ее так, что она скатилась с дивана, застыла на зеленом паласе — обнаженная, вздрагивающая, прекрасная.
— Ты меня угробить решила?! — прохрипел он, нависая над ней, готовый ударить ее. Нет, не ждал, не ждал Сергей от нее такого, думал, пожалеет, подскажет, как уберечься, укроет. А она…
— Бегай, бегай, — проговорила она, кривя губы. — Трусливая жертва распаляет преследователя. Давай, жми во всю свою заячью прыть!
Он слетел с дивана, схватил ее за волосы и принялся мотать из стороны в сторону, ударяя головой о края подушек, о стул, ножки стола. Но она молчала, не сопротивлялась. Тогда он поднял ее и бросил на диван, бросил лицом вниз. Одним движением вырвал из брюк тяжелый кожаный ремень с массивной пряжкой, размахнулся и со всей силы ударил по спине, потом круглым вздымающимся двумя полушариями ягодицам. И опять! И еще раз! Красные рубцы ложились на нежную белую кожу и вдоль и поперек. Но она молчала, лишь вздрагивала и вжималась лицом в подушку — та на глазах темнела от слез.
— Получай! — орал обезумевший Сергей. — Получай, сука! Я убью тебя! Ты куда меня толкаешь, на что?! Ты была там?! Ты не была там! А меня опять посылаешь! Это ведь ад, это ведь пытка! На! На тебе! Может, это они тебя подговорили?! Отвечай! Убью! Убью и сам к черту повешусь на этом ремне!
Он до того распалился, что не удержался на ногах, упал на нее. Но и на ней не удержался, полетел вниз, на палас. Ухватил ее за ногу, опрокинул на себя, грохнулся. И вымещая злость от своей оплошности, нескладности, впился в нее руками, сдавил, сжал. Она была горяча, так горяча, словно у нее был жар, нет, при жаре так не бывает, ее будто из расплавленного олова вынули. Он навалился на нее. Она стала отбиваться, пнула его ногой в живот, ударила по лицу — да так, что чуть голова не отлетела, потом она вцепилась обеими руками в его шею и принялась душить. Они озверели оба, они рычали, кусались, катались по паласу, сцепившись, перевившись, не понимая уже, где чьи руки и ноги. И кончилась эта лютая схватка тем, что они опять слились, поддались единому ритму, застонали в один голос от нежности и страсти. На этот раз все произошло быстро — слишком много сил было истрачено.
И стоило им только застыть, остановиться, расслабиться, как она прошептала ему в ухо сдавленно и зло:
— Ты должен сделать это! Иначе они тебя убьют!
Сергей молча отвалился от нее, закрыл глаза. Ему было все равно.
— А заодно я тебе дам записочку к настоящему врачу, он посмотрит. Но не надейся, дружок, у тебя все в порядке с мозгами!
Когда Сергей вернулся домой, бутыль стояла на письменном столе. Стояла и чуть посвечивала темными матовыми боками. Разумеется, она была полна. И пробочка торчала на месте.
— Все по новой! — прошипел Сергей.
