— У меня на уме другое, — отвечал Сидоров, — хочу основать университет.
— Рехнулся? И де хошь основать?
— Здесь же — в Сибири…
Но тут началась война в Крыму, и он сказал жене:
— Оля, сейчас в Севастополе поставлена на карту честь России. Я был бы плохим патриотом, если бы…
И все, что дали ему за последние годы прииски, все безвозмездно отдал Сидоров на нужды армии. Кошелек стал пуст.
— Опять я беден. Даже приятно начинать все сначала…
А дела шли прекрасно.
За десять лет он намыл тысячу пудов золота, дав казне три миллиона чистой прибыли, и, сильно разбогатев, отправился в Петербург, где предложил Академии наук принять от него доходы с приисков, дабы открыть в Сибири университет.
Академики поняли Сидорова как должно:
— Университет нужен! Ваш щедрый дар принимаем… Но тут пошли всякие «мнения» сановников, отписки министров. Над великой империей, от берегов Невы до Амура, порхали казенные бумаги, а граф Муравьев-Амурский прямо заявил Сидорову:
— С такими деньгами да с такими сумасшедшими проектами вам бы, Михаила Константинович, жить в Америке — вашим именем там бы город назвали! А здесь вы поторопились жить и чувствовать — наша Сибирь-матушка еще не доросла до диплома университетского.
В 1864 году дело с университетом заглохло окончательно, и Ольга Васильевна заметила в муже большую перемену: он как-то равнодушно взирал на поток золота, что рекою тек в его мошну, Сидоров сделался мрачен, внутренне слишком напряжен.
— Ты можешь сказать, что с тобой?
— Я пришел к выводу, что золото само по себе ничего изменить не способно. Я перестал ценить его власть. Теперь я сознательно стану обращать свои прибыли себе же в убыток ради пропаганды освоения сокровищ Севера и надеюсь, что потомство мою жертву оценит. — Он прошелся по шкурам белых полярных медведей, скаливших на него розовые пасти из углов комнаты. — Мне уже сорок лет, — сказал он продуманно, — и остаток жизни я должен посвятить исполнению мечтаний юности. Иначе — зачем жил?.. В конце концов, — горько усмехнулся Сидоров, — всего золота из Сибири мне не вычерпать, да это и не к чему: мне уже хватит!
— На твои фантазии хватит, — сказала жена.
— На твои тоже, голубушка! — отмахнулся он. — Я тебе ни в чем не отказываю. Вот единственные штаны, которые на мне, и больше мне ничего не надо. А ты можешь ехать в Париж и безумствуй там в магазинах, сколько тебе угодно…
— А о детях ты подумал? — наставительно спросила Ольга.
— Дети пускай сами о себе думают. Я не ради детей живу, не ради них и стараюсь… Деньги буду тратить на дело!
Недавно он посетил свои отдаленные прииски на реке Курейке, очень далеко на севере, где ему всегда дышалось особенно легко и приятно; Михаил Константинович стоял на черных глыбах породы и взирал в холодеющую даль… Его: окликнул проводник:
— Михаила, ты чего, как дурак, разинулся?
Сидоров нагнулся, отломил кусочек породы и, раскрыв блокнот, стал писать в нем породой, как грифелем: «Нет, я не стою, как дурак, я стою, как умный, ибо подо мною сейчас лежат русские миллионы: мы случайно открыли графит…»
Неужели графит? Да — то, без чего не может существовать цивилизация!
— Но ты разоришься, Михаила, с графитом, — сказал проводник. — Посуди сам: как из этой глуши вывезти? Оленями да собаками, через Урал на лошадях… Ей-ей, на вывозе разоришься!
Сидоров показал на север, где было уже черно:
— Вот самая дешевая дорога в Европу — морем.
— Да кто ж там плавает?
— Предки плавали…
Это был неосвоенный Великий северный морской путь! Это была неисполнимая мечта многих россиян… Сидоров уже не раз заявлял в печати, что ходить морем из сибирских рек в Европу можно, но от его проектов отмахивались. Теперь он стал таранить Петербург докладами, лекциями, книгами. Он обещал груды золота смельчакам, которые рискнут отправиться в ледовый рейс — из Сибири в Европу! Но все его усилия разбивались не об арктический лед, а об ледяное равнодушие мореплавателя Ф. П. Литке, который в молодости и сам побывал во льдах.
Литке тогда считался непререкаемым авторитетом.
— Сидоров — это сумасшедший! — говорил он. — Нельзя верить ни единому слову. А плавание во льдах невозможно…
Отчаясь, Сидоров в 1867 году обратился лично к наследнику престола, будущему императору Александру III, с запискою «О средствах вырвать Север России из его бедственного положения». Он указывал, что одной треской сыт не будешь — нищета и голод северян исчезнут сами по себе, если Север осваивать экономически разумно и грамотно. Наследник передал записку своему воспитателю, генералу Зиновьеву, чтобы тот разобрался, и вот результат.
«Так как на Севере, — писал Зиновьев, — постоянные льды, и хлебопашество невозможно, и никакие другие промыслы немыслимы, то, по моему мнению и моих приятелей, НЕОБХОДИМО НАРОД УДАЛИТЬ С СЕВЕРА во внутренние страны государства, а Вы хлопочете наоборот и объясняете нам о каком-то течении Гольфштреме, которого и быть не может. ТАКИЕ ИДЕИ МОГУТ ПРОВОДИТЬ ТОЛЬКО ПОМЕШАННЫЕ…»
— Ты сам помешанный, — ругался Сидоров. — Хорош же воспитатель наследника престола, который даже никогда не слышал, что теплое течение Гольфстрима омывает всю Европу… Ладно, мерзописцы! Я докажу, возможно ли хлебопашество на Крайнем Севере.
А доказывать он умел: скоро в Петербург из зоны вечной мерзлоты стали поступать огурцы и овощи, выращенные в открытом грунте, колосья ржи и даже фотоснимки огородов, расположенных на полтысячи миль севернее Туруханска. Но «премудрый» Литке по-прежнему пихал ему палки в колеса:
— Все это чепуха! Нарвал жулик где-то огурцов с грядок под Москвой и думает, что мы такие олухи — сразу поверили…
Ф. П. Литке, возглавлявший тогда Русское географическое общество, был тормозом на путях русской науки; страшный обскурант и реакционер (о чем у нас мало кто знает), он не верил в силы русского народа и поддерживал лишь те начинания, которые исходили от немцев. Об этом в советской печати уже неоднократно писалось, но не мешает лишний раз и напомнить.
Но зато университеты России, Академия наук и Горный институт в столице верили в дерзания Сидорова и охотно принимали от него богатые дары: коллекции сибирских минералов, многопудовые глыбы отечественного графита, самородки золота… Молодой Д. И. Менделеев как-то при встрече сказал Сидорову:
— Помните библейскую истину: несть пророка в доме своем! А потому попробуйте проталкивать свои идеи через заграницу…
Сидоров уже экспонировал чудеса туруханской природы на Всемирной выставке в Лондоне; теперь готовилась выставка в Париже. Но прежде он развернул интересную экспозицию на своей обширной петербургской квартире; с утра до вечера звенел в прихожей звонок, прислуга сбилась с ног, а люди шли и шли к Сидорову, с восторгом обозревая богатства русского Севера… Жемчуг и серебро, икра и абразивы, графит и меха, нефть и сланцы, асбест и хрусталь, лиственница и магнетиты, известняки и каменный уголь. Всего не перечислить! Хозяин этих удивительных сокровищ, сунув пальцы в кармашки жилета, похаживал по комнатам, охотно давая гостям объяснения.
— Неужели все это с нашего Севера? — спрашивали его.
— Представьте-да! Север сказочно богат, и один наш Север способен прокормить население всей
