- 1
- 2
— Мажь…
Дурнов с робостью перенял кисть:
— Карл Палыч, а что мазать-то мне?
— Платок мажь!
— Как мазать?
— Как хочешь, так и мажь. Что ты меня спрашиваешь?
Хозяин начал «мазать». Иногда спрашивал: так ли?
— Мне все равно, — отвечал Брюллов, даже не глядя…
Когда платок был закончен, Карл Павлович от чайного стола всем корпусом, порывисто и живо, обратился к мольберту:
— Ванька, ты — гений… Теперь дай кисть.
Уверенно стал выписывать вокруг губ овал женского лица.
— Чуть-чуть глаза.., вот так, — велел он.
Елизавета Ивановна, малость кокетничая, подняла взор. В этот момент она напомнила Брюллову одну из тех римлянок, которых он изображал в картине разрушения Помпеи.
— Так, так! — обрадовался он. — Благодарю, синьора…
И замолчал. Работал рьяно. Потом стал зевать:
— Не выспался… Пойду-ка я.
— Карл Палыч, — взмолился Дурнов, — не бросайте, закончите!
— Ах, брат! Дальше как-то неинтересно.
— Христом-богом прошу.., все просим. Закончите!
— Бери и заканчивай сам, — сказал Брюллов, поднимаясь.
— Да не могу я так, как вы это можете.
Брюллов пошел к двери, явно недовольный собой; издали глянул на портрет и звонко выкрикнул:
— Дрянь! Мусор! Выбрось!
И его тут же не стало… Великий человек удалился.
Иван Трофимович Дурнов был художник маленький, но человек добросовестный. Он понимал, что нельзя править и дописывать начатое гением. Портрет остался незавершенным шедевром…
В таких портретах таится особая прелесть. Как много надо было сказать! И как много еще не сказано! В таких случаях мы додумываем портрет сами….
- 1
- 2