— На абордаж, на абордаж! — донеслось с «Сераписа».
— Милости прошу! — отвечал Джонс. — Мы вас примем… И английские солдаты полетели за борт, иссеченные саблями. Но мощь королевской артиллерии сделала свое дело: «Простак Ричард» с шипением погружался в пучину. Море уже захлестывало его палубу, и тогда с «Сераписа» храбрецов окликнули:
— Эй, у вас, кажется, все кончено… Если сдаетесь, так прекращайте драться и ведите себя как джентльмены! Поль Джонс швырнул в англичан ручную бомбу.
— С чего вы взяли? Мы ведь еще не начинали драться.
— Пора бы уж вам и заканчивать эту историю.
— Я сейчас закончу эту историю так быстро, что вы, клянусь дьяволом, даже помолиться не успеете!
«Простак Ричард» с силой врезался в борт «Сераписа»; высоко взлетев, абордажные крючья с хрустом впились в дерево бортов; два враждующих корабля сцепились в поединке. Началась рукопашная свалка, и в этот момент с моря подошел безумный Ландэ со своими кораблями. Не разбираясь, кто тут свой, а кто чужой, он осыпал дерущихся такой жаркой картечью, что сразу выбил половину англичан и американцев.
— Нет, он и в самом деле сошел с ума! — воскликнул Поль Джонс, истекая кровью от второй раны.
Но тут капитан «Сераписа»; вручил ему свою шпагу:
— Поздравляю вас, сэр! Эту партию я проиграл… С треском обрывая абордажные канаты, «Простак Ричард» ушел в бездну, выпуская наверх громадные булькающие пузыри из трюмов, звездный флаг взметнулся над мачтою «Сераписа».
— А мы снова на палубе, ребята! — возвестил команде Джонс. — Берем на абордаж и «Графиню Скарборо»…
На двух кораблях победители плыли к французским берегам. Отпевали погибших, перевязывали раны, открывали бочки с вином, варили густой «янки-хаш», плясали и пели:
Дух грубого времени в этой старинной моряцкой песне, которая родилась в душных тавернах Нового Света.
Гибкий и смуглый, совсем не похожий на шотландца, он напоминал вождя индейских племен; взгляд его сумрачных глаз пронзал собеседника насквозь; щеки, пробуренные ветрами всех широт, были почти коричневыми, как финики, и «приводили на ум тропические страны. Это необычайно молодое лицо дышало горделивым дружелюбием и презрительной замкнутостью». Таким запомнили Поля Джонса его современники…
В честь него поэты Парижа слагали поэмы, а он, не любивший быть кому-то должным, тут же расплачивался за них сочинением приятных лирических элегий. Парижские красавицы стали монтировать прически в виде парусов и такелажа — в честь побед «Простака Ричарда». Франция, исстари враждебная Англии, осыпала Джонса небывалыми милостями, король причислил его к своему рыцарству, в парижской опере моряка публично венчали лаврами, самые знатные дамы искали минутной беседы с ним, они обласкивали его дождем любовных записочек.
Джонс вправе был ожидать, что конгресс страны, для которой он немало сделал, присвоит ему чин адмирала, и он был возмущен, когда за океаном в честь его подвигов лишь оттиснули бронзовую медальку. Вокруг имени Поля Джонса, гремевшего на всех морях и океанах, уже начинались интриги политиканов: конгрессмены завидовали его славе… Поль Джонс обозлился:
— Я согласен проливать кровь ради свободы человечества, но тонуть на горящих кораблях ради лавочников-конгрессменов я не желаю… Пусть американцы забудут, что я был, что я есть и я буду!
А в далеком заснеженном Петербурге давно уже следили за его подвигами. Екатерина II, политик опытный и хитрый, сразу поняла, что за океаном рождается сейчас великая страна с энергичным народом, и объявила «вооруженный нейтралитет», чем и помогла Америке добиться свободы. Между тем в причерноморских степях назревала новая война с Турцией, и России всегда требовались молодые храбрые капитаны флота.
— Иван Андреич, — наказала Екатерина II вице-канцлеру Остерману, — выгодно нам забияку Поля Джонса на нашу службу переманить, и то прошу учинить через послов наших…
Джонс дал согласие вступить на русскую службу; в апреле 1788 года он уже получил чин контр- адмирала, а писаться в русских документах стал «Павлом Жонесом». «Императрица Приняла меня с самым лестным вниманием, которым может похвастаться иностранец», — сообщал он парижским друзьям. А русская столица открыла перед ним двери особняков и дворцов; Джонса засыпали приглашениями на
