И Сардик принялся отвлекать – россказнями про друзей Шурика (представших друзьями самого Сардика), он даже вызвал к жизни дух философа-структуралиста и наплел с три короба еще про какую-то дребедень.
А потом они наконец-то добрались до мастерской, что было несомненным спасением. И только сейчас Сардик вспомнил, что не затарился какао и не сообщил ангелу, что живет не один. Да и ладно, он выкрутится, придумает что-нибудь (желательно – в стиле Шурика). Главное, чтобы Ёлка увидела его картины!..
Ангел не потратил на просмотр и пятнадцати минут. И десяти. Он и минуты не потратил. Он просто вошел в забитую холстами комнату, по обыкновению сунул в рот кончик косички, и Сардик понял:
никакой он не философ,
никакой он не алхимик,
не авиатор, не погонщик воздушных змеев, не повелитель воды.
Присутствие ангела удивительным образом осветило картины, выявило их недостатки, и их чрезмерную наивность, и их самоуверенность, и их претенциозность. Но Сардик не был раздавлен, как могло бы показаться, он не впал в неистовство и не впал в отчаяние. Совсем напротив, он вдруг почувствовал перспективу! Теперь он точно знал, что нужно делать, чтобы картины заиграли, чтобы в них появились глубина, смысл и страсть. Большую часть холстов придется выкинуть (да и не жалко!), зато из оставшихся получатся самые настоящие шедевры, а сколько еще он может написать!.. Его сердце до сих пор спало, и душа спала, но появился ангел – Ангел Благовещения, с косичкой вместо оливковой ветви… и все изменилось.
С сегодняшнего дня он будет работать совсем по-другому и произведет на свет нечто действительно заслуживающее внимания. Только бы ангел не исчез! Потому что Сардик вовсе не уверен, что мгновенное знание сути вещей, полученное от ангела, не уйдет вместе с ним. А это будет даже пострашнее, чем просто умереть от удушья.
– Все это полное дерьмо, – сказал Сардик, немигающими глазами глядя перед собой. – Все то, что я написал…
– По-моему, ты необъективен. – Особого протеста в голосе Ёлки не послышалось. – Есть хорошие вещи. А есть просто замечательные. Вот эта, например.
– Какая?
– С птицей, девушкой и рыцарскими доспехами.
– «Воркующий рыцарь»?
– Значит, картина называется «Воркующий рыцарь»… Забавно.
Ёлка подошла к холсту и коснулась его кончиками пальцев. Самый обычный жест, непроизвольное движение, которое до нее совершали восемь из десяти Женькиных гламурных барбареллок. Ничего, кроме ярости, такие жесты у Сардика не вызывали: а ну, зась! не лапайте нетленку, сучки! Но ангел – это тебе не барбареллки! От его прикосновения картина сразу стала лучше (или картине сразу стало лучше, кто знает?). В тенях на доспехах появилась мужественность и твердость, и – вместе с тем – проступили пятна ржавчины – как на душах тех, кто слишком долго мечтает о несбывшемся. С птицей тоже произошли кардинальные изменения. До сих пор Сардик был уверен, что это – самый обыкновенный щегол, он и рисовал щегла: с присущей ему скрупулезностью, постоянно сверяясь с картинкой в атласе певчих птиц. Но теперь оказывается, что это и не щегол вовсе. Совсем другая птица.
До соплей экзотическая. Неизвестно, существуют ли такие в природе. Должно быть, и Ёлка подумала о том же, потому и спросила:
– А она существует?
– Кто? Птица?
– Да нет. Девушка с картины.
– Не знаю… Это просто девушка, которую мне хотелось бы видеть рядом с собой. Слушай… Она ведь похожа на тебя!
Сардик сказал это просто так, но через секунду ему и вправду начало казаться: на картине не кто иной, как Ёлка.
Точно она!
Но одного сардикового свидетельства недостаточно. Вот если бы и другие увидели «Рыцаря» так, как видит он! То-то было бы разговоров в заинтересованных кругах: а вы слыхали историю, как Сардор М. написал свою возлюбленную, еще не будучи знакомым с ней? Да нет же, старички, это он сам ее и создал, вызвал к жизни из мертвого холста, повторил подвиг Пигмалиона! Со временем история обросла бы самыми невероятными подробностями и превратилась в миф, не хуже тюбингенского. Только без меркантильного привкуса ценой в 150 тысяч евро.
Или все же речь шла о 230?..
– Ни капли не похожа, – отрезал ангел. – Ничего общего. Эту картину ты тоже собираешься вывезти в Тюбинген?
– Нет. С этой картиной мне пока не везет. Вроде есть один покупатель, тоже немец. Он сейчас в Питере, но поймать его невозможно. И по телефону не застать. Просто рок какой-то!
– Как его зовут? – спросила Ёлка.
– Альбрехт. Я ему уже черт знает сколько дозваниваюсь – никакого результата…
…Необязательные разговоры о тезке Дюрера привели к тому, что Сардик стоит сейчас посреди кухни, стараясь не прислушиваться к разговору за плотно закрытыми дверями. Да и сколько ни прислушивайся, все равно ничего не услышишь.
Намотав с десяток кругов по кухне, Сардик отправился к Гаро. С единственной целью – предупредить уборщика: сиди тихо в своей комнате и сопи в две дырки. И забудь на время про всякое там «отлить», а также про чистку зубов, стирку носков и лакание молока за обеденным столом у окошка. Чтобы не выглядеть совсем уж невежливым, Сардик предварительно поскребся дверь и, не дожидаясь ответа, толкнул ее.
В комнате никого не было.
Никого и ничего, если не считать убогой обстановки, пережившей всех многочисленных сожителей Сардика. Судя по всему, она пережила и последнего.
Гаро исчез.
Именно исчез, а не вышел в магазин за молоком и половинкой бородинского. Исчез, а не отправился играть на сямисэне в культурный центр своего землячества. Установить сей скорбный/радостный факт было проще пареной репы: вместе с Гаро исчез и чемодан. Сардик сразу же вспомнил белесый свет, лившийся с потолка сегодня утром. Молочный поток не унес Гаро только потому, что в дело вмешался Сардик. А когда Сардик ушел, уже ничто не мешало потоку повторить попытку.
Она-то и оказалась удачной.
В пользу версии с внезапным исчезновением говорили и косвенные улики: смятое белье на кушетке, еще хранящее контуры тела, и вьетнамские тапочки под кроватью. За то время, что Сардик их не видел, они не сдвинулись ни на сантиметр.
Ничего, у Гаро есть запасные.
– Надеюсь, ты уже в префектуре Фукуока, -
произнес в пространство Сардик, попутно удивляясь тому, как легко он принял на веру историю с чудесными перемещениями во сне. А ведь такого не может быть в принципе.
Не может – но случается.
Вот и ангел случился.
Подспудно Сардик догадывался, что между Гаро и ангелом существует связь и при желании можно рассматривать обоих как звенья одной цепи (что находится на концах этой цепи и насколько удалены друг от друга звенья – неведомо). И стоило ему поверить в одно невероятное событие, как тут же подоспело следующее – и вот, пожалуйста, он уже не может остановиться, он верит, и снова верит, и дальше будет верить. Такова суть человеческой природы: если уж ступил на скользкий путь (а вера, безусловно, скользкая штука), то остановиться невозможно.
Успокоив себя столь нехитрым образом, Сардик быстренько уничтожил еще остававшиеся блеклые следы: собрал в охапку белье, на котором спал Гаро, и сбросил его в шкаф. Туда же полетели и
