– Нет.
– А я выпью. Если вы по поводу Азиза, то больше, чем сказал, я уже не скажу. Нет… Скажу. Вы меня заколебали, вы все. Вся ваша свора.
– Меня интересуют совсем другие фигуры из «Сават и Мустаки». Совсем.
– Я больше не работаю в «Сават и Мустаки».
– Я знаю.
– Не хочу иметь ничего общего с этим клоповником.
– Меня интересует Ги Кутарба. Что вы можете о нем сказать?
– Ничего. Хотите выпить?
– Вы ведь достаточно долго работали вместе… Три года, не так ли?
– Три с половиной.
– И за три с половиной года не составили о нем никакого представления?
– Мы виделись только на показах. Так что вам лучше навести о нем справки не у меня.
– У вас ведь были м-м-м… трения?
– Никаких. Говорю же, мы не общались.
– У меня прямо противоположные сведения.
– …Ну хорошо… Один раз мы набили друг другу морды. Это можно считать трениями?
– И что же послужило поводом?
– Мне бы не хотелось об этом распространяться. Видите этот шрам? Вот здесь, над бровью… Его рук дело. Его поганых рук. Больше я вам ничего не скажу. Поищите других. Тех, кто хорошо его знал.
– Те, кто хорошо его знал, – мертвы. Вот в чем дело. Что вы пьете?
– Виски. Все те, кто хорошо нас знает, как правило, мертвы, инспектор.
– Вы полагаете?
– Жить с этим знанием уж точно невозможно… Человеческая природа – вещь неприятная, если не сказать – отвратительная.
– Пожалуй, я тоже выпью.
– Вообще-то, мне он даже нравился.
– Кто?
– Ги.
– Драка произошла именно по этой причине?
– Вы не поняли. Если я гей, это не значит, что я готов пристроиться к каждой мало-мальски привлекательной заднице. Я любил Азиза.
– Нуда…
– Знаю, что вы подумали. Все так думают. Азиз никогда не платил мне за любовь, запомните это, инспектор. Зарубите на носу.
– У вас квартира на улице Лафитт. В девятом округе.
– Да. Рядом с бульваром Итальянцев…
– А до этого?
– Намекаете на то, что до этого я жил в вонючих меблирашках в двадцатом? Об этом меня тоже спрашивали, и больше, чем сказал, я уже не скажу.
– А ваш друг Энрике оказался более разговорчивым.
– Это какой Энрике?
– Энрике Пинёро. Ваш друг.
– Рики-морячок? Вы и его откопали? Странно, что он не сдох прежде, чем вы его откопали… Никакой он мне не друг, самая обыкновенная дешевка. Продажная девка – Рики-морячок. Два члена в жопе для него не предел, уж поверьте.
– Каков же предел?
– Рики – беспредельщик. Мог засосать в свою задницу пол-Парижа. Я думаю, ему это удалось… С души воротит. Знаете, мне иногда кажется, что весь мир – это задница Рики-морячка. У вас ведь тоже есть свой Рики-морячок, а, инспектор? У каждого есть свой Рики-морячок…
– Вы перебрали, Ули.
– Туфта. Так что вам назудела эта шлюха?
– Вы ведь какое-то время жили вместе…
– Снимали в складчину один отстойник. Две комнатушки и кухня, горячей водой и не пахло, как-то раз мне в ухо залез таракан. Вот и все воспоминания.
– Так уж и все…
– Есть еще кое-что. У этой шлюхи Рики вечно не было денег. Или он говорил, что не было. Тратил башли на шоколад, дурь и краску для волос. Черный – его натуральный цвет, а Рики всегда хотелось быть блондином. Это была его идея фикс. Черные корни его раздражали. Просто сума сводили. Так что свою долю за квартиру он зажимал. Сука.
– Где вы познакомились с Азизом Мустаки?
– Вы ведь знаете – где. Раз уж трясете передо мной штанами Рики-морячка…
– В Булонском лесу, не так ли?
– Да. Тринадцатого ноября, четыре года назад. Азиз меня снял. Он часто там бывал… До того, как мы познакомились.
– А говорите, что мсье Мустаки не платил вам за любовь.
– Он заплатил один-единственный раз. Самый первый. И не так, чтобы очень щедро.
– По таксе?
– Если вам наплел об этом Рики, то вы должны знать, что эти деньги я отдал ему.
– Я знаю. Зачем вы отдали деньги Рики?
– Мне трудно объяснить. Просто… Мы встретились не в то время, не в том месте. Если бы все оказалось по-другому… Мне было стыдно. Я не хотел этих денег. Мне было стыдно.
– Перед кем?
– Перед Азизом. За то, чем я занимался… Но тогда он представился как Жильбер. В нашу первую встречу, я имею ввиду.
– А вы?
– Рет. Я просил называть меня Ретом. Меня все звали Ретом.
– Рет Батлер. «Унесенные ветром», так?
– Он и об этом вам настучал, Рики… Мне всегда нравились «Унесенные ветром», всегда, сколько я себя помню. Мне всегда нравился Кларк Гейбл. Теперь он на небесах. И Азиз на небесах…
– Ретом вас звали и в Кельне. Вы ведь там начали заниматься проституцией, правда? Сколько вам было? Семнадцать?
– Шестнадцать без двух месяцев.
– Тяжелое детство?
– У меня было счастливое детство. Относительно.
– Правда?
– Однажды я убил кошку. А потом зажарил ее у портовых складов. Снял шкуру, это оказалось легче, чем я думал, – и зажарил. У меня было счастливое детство. И мне всегда нравились мужчины. Моего первого мужчину звали Душан. Он-то и был похож на Рета Батлера, только усов не носил. Я очень его любил.
– Почему вы перебрались в Париж?
– Я искал Душана.
– Он был парижанин?
– Вряд ли. Французом он не был точно, скорее – славянином. Но тогда мне казалось, что если мы и встретимся еще когда-нибудь, то это обязательно будет Париж. Все всегда встречаются в Париже, разве вы не знаете?..
– Вы встретились?
– Нет. В этом дерьмовом городе встретить Душана невозможно, в нем натыкаешься только на Рики-морячков…
