А какая разница?.. В ту ночь я поехал к Рики. Меньше всего мне хотелось видеть Рики, но деваться было некуда. Просидел у него дня четыре или пять, не помню точно. Я бы и дольше просидел, только уж больно от него смердило, от Рики-морячка. Потом вернулся к себе и прослушал пустой автоответчик. Эта скотина так и не объявилась. Если бы я знал, чем все закончится…
– И ты больше не виделся с Мустаки? До его смерти?
– Почему? Виделся. И нес ним одним. В том самом кабаке, где мы обычно ужинали.
– В «Мираме»?
– Точно. У вас хорошая память. Они сидели за тем же столиком.
– Ги и мсье Мустаки?
– Была еще мадам. Вот уж кого я не ожидал встретить, так это мадам.
– Может, это была деловая встреча?
– В «Мираме»? Все свои дела Азиз обсуждал в «Арпеж», а он был человеком привычки. И потом, к чему бы им трещать о делах в присутствии любовника мадам? А Ги имел тогда официальный статус любовника, об этом все знали.
– Но ведь к тому времени Ги Кутарба уже запустил свою парфюмерную линию… Стал третьим человеком в фирме.
– А-а… Вы об этом? Я же говорю – странный тип, этот Ги. Несколько лет тусовался на подиуме, о нем и вспоминали только тогда, когда хотели уесть мадам, и вдруг бац – парфюмер.
– Тебе это кажется подозрительным?
– Просто странным. И странным было то, что он так вцепился в Азиза.
– А мадам Сават не могла его шантажировать? И пристегнуть к этому мероприятию Ги?
– Шантажировать? С чего бы это?
– Мало ли причин для шантажа…
– Знаете, что я вам скажу, инспектор. Причин для шантажа всегда гораздо меньше, чем кажется. И уж тем более в модельном бизнесе. А Азиз занимался только этим. Идей он не воровал, ничего не присваивал, коллекции мадам оставались коллекциями мадам, ему было до лампочки.
– Дела у «Сават и Мустаки» в то время шли неважно.
– Если они и шли неважно, то Азиз меньше всего был в этом виноват. Это же мода, инспектор, все в ней быстро меняется. Появляются новые дома, исчезают старые. Вещь закономерная, как триппер у Рики-морячка.
– «Сават и Кутарба» звучит ничуть не хуже, чем «Сават и Мустаки», ты не находишь?
– Слушайте, инспектор, о чем мы тут вообще распинаемся? Азиза год как нет в живых. А фирма своего названия не изменила. Это человеку можно отсечь голову, а имени башку не отсечешь. Имя всегда остается, так-то.
– Но после гибели Мустаки положение исправилось, не так ли? Акции «Сават и Мустаки» резко поперли в гору…
– Мадам. Мадам выжала из его смерти все, что могла. Из смерти можно выдоить гораздо больше, чем из жизни. Если иметь клепку в голове.
– Но ведь и ты не растерялся, Ули. Ты тоже пристроился к вымени.
– Вот черт… Зовите меня Ретом. Вы имеете в виду эту книжонку? Вы и ее откопали?
– «Цвет индиго». 187 страниц. Цена три с половиной евро.
– Название придумал Рики-морячок.
– Постельные откровения об Азизе Мустаки. Редкостная похабщина.
– Я любил Азиза.
– Да. И теперь я даже знаю – как.
– Меня турнули из фирмы, в моих услугах больше никто не нуждался.
– Убийственный аргумент. Лучше бы ты написал о той своей кельнской кошке.
– Я хотел. Но Рики сказал – людям не нравится, когда убивают кошек. Людям нравится, когда убивают людей. Это – самое интересное, что может с ними случиться.
– Мудрый человек – Энрике Пинеро. Я его недооценил.
– Хоть кто-то его недооценил. Обычно Рики переплачивают. А книжка все равно не пошла. Так что я остался при своих.
– В своем опусе ты упомянул обо всех. Даже о Кларке Гейбле. И только о Ги ни слова не нацарапал. Почему?
– Не захотел.
– Не захотел – и все?
– И все.
– Ясно.
– Нет, вам не ясно. В тот вечер, когда я увидел их троих в «Мираме»… Азиз и мадам о чем-то трындели, довольно живенько. А Ги молчал. Сидел по правую руку от мадам и молчал. Ни одного слова не вставил, хотя я довольно долго за ними наблюдал.
– Ты не подошел к ним?
– Нет. Мне показалось, что Азизу не понравится, если я подойду.
– И они тебя не заметили?
– Нет.
– И что было дальше?
Сначала я смотрел на мадам и Азиза. Не на этого же подонка пялиться. Тем более что физиономия у него была такая же, как и тогда, когда он стоял за витриной в мотоциклетной куртке. Мне и одного раза хватило. Я уже говорил вам – если бы можно было влезть в Азиза, он бы в него влез. В точности, как я. Но было и другое.
– Что?
– Если бы можно было сожрать его – он бы сожрал. Как те креветки, что перед ними стояли.
– Ну у тебя и воображение, парень!
– Это еще не все, инспектор. Мне было хреново, за пять дней Азиз мне ни разу не позвонил, и это смахивало на отставку. Мне было так хреново, что я отправился в сортир, забить косяк. Не скажу, что после косяка особенно полегчало, но я решил не устраивать дерьмовых сцен. Сцен Азиз не любил. Так вот, где-то минут через пятнадцать в сортир вползла эта змея.
– Ги?
– Точно. Он пустил воду в раковине – видно для того, чтобы сполоснуть рожу. А когда он ее сполоснул и уставился на себя в зеркало… Это был не совсем он.
– То есть?
– Я не знаю, как это объяснить… Ги ведь брюнет, правда? Но мне почему-то он показался блондином. Точно, у него были белые волосы…
– А Кларком Гейблом он тебе не показался?
– Задницей чуял – не нужно было об этом говорить…
– Отчего? Валяй, рассказывай.
– Белые волосы. Не крашеные, как у Рики-морячка. Натуральные белые волосы. И подбородок стал резче. И глаза изменились. Это длилось недолго, каких-нибудь несколько секунд…
– А потом?
– Я помню, о чем подумал тогда. Если бы Азиз сох по баклажанам – то на месте башки у Ги красовался бы баклажан. Только Рики-морячок так умеет – быть таким, каким его хотят. Только Рики- морячок…
– И каким же?
– Мускулистой задницей. Художественно выполненной дыркой. Ничего другого от него не требуется… Я дал Ги в пятак, прямо там, он даже воду не успел закрыть. Ну и Ги мне тоже навесил… Та еще была сцена. Я сразу же свалил из «Мирама» – не очень-то мне хотелось, чтобы Азиз видел меня в такой плачевной ситуевине. Отправился к Рики-морячку зализывать раны. А через два дня узнал, что Азиза больше нет…
– И ты не рассказал следствию об этой стычке в сортире? Не рассказал о Ги?
