– Смотри! – откинул он одеяло. Я присвистнула.
– Ну как? Нравлюсь?
Еще бы! Уменьшенная копия копии греческой скульптуры в музее Пушкина; тот же маленький аккуратный член, даже и не помышляющий возбудиться.
– Иди сюда, – сказал Марик. Как в плохом американском фильме десятилетней давности, я так и слышала гнусавый голос синхронного переводчика с бельевой прищепкой на носу.
– Сейчас…
Если Венька не будет краситься, если сразу возьмет такси (а она должна взять такси!), если не будет пробок – то появится здесь минут через сорок плюс-минус десять минут. Остается время на имитацию страстных поцелуев, имитацию петтинга и легкое препирательство по поводу “Полета валькирий” Вагнера.
Я прошлась по комнате, включила музыкальный центр и поставила свой любимый “Полет валькирий”.
Малогабаритную клетушку потрясли мощные аккорды.
– Это еще что такое? – удивился Марик.
– Вагнер. Тебя не устраивает?
– А почему именно Вагнер?
– Стимулирует любовные игрища и забавы. У меня, во всяком случае.
– А что-нибудь полегче есть? Не такое концептуальное?
– Есть Брамс, Равель и болгарские духовные песнопения.
Марик вздохнул:
– Давай болгарские…
Под болгарок я села в кресло на противоположной стороне комнаты и уставилась на Марика. Он явно начал беспокоиться.
– Ты придешь ко мне?
– Приду-приду…
– А то странно получается: я в кровати голый, ты в кресле – одетая… По-моему, мы не неравных.
– Наоборот. Именно сейчас мы на равных.
– Ты меня интригуешь.
Я подошла к кровати, села на пол и обняла Марика. И впервые поняла, что ненавижу себя за эту циничную проницательную отстраненность. Ну что тебе стоит закрыть глаза и хотя бы на секунду подумать, что этот мальчик пришел только для того, чтобы переспать с тобой – именно с тобой! – что ему нравится эта твоя дурацкая ирония в ответах на вопросы, эта твоя дурацкая джинсовая рубаха, этот твой дурацкий “Полет валькирий”.
'Давай, не бойся! Один раз, всего лишь один”, – искушала я себя.
'А падать-то будет больно. О и как больно будет падать!” – говорила я себе.
'Какая разница, главное – ты проснешься не одна, а во сне он может обнять тебя…'
'Все может быть. Вот только назовет он тебя совсем другим именем…'
Я боролась с собой и тянула время.
– Ты меня интригуешь, – снова повторил Марик, так и не дождавшись ответа.
– А ты – меня. Зачем ты все-таки пришел?
Он поцеловал меня:
– За этим.
Теперь поцелуй получился если не страстным, то вполне правдоподобным, и я почти сдалась.
– Хорошо. Только не будем торопиться.
– Не будем, – легко согласился он. Говорить больше было не о чем, и мы лениво целовались. Пока не раздался требовательный звонок в дверь.
– Ты кого-то ждешь? – спросил Марик.
– Да. И ты очень удивишься, – весело ответила я. Все становилось на свои места. Я пошла открывать. На пороге стояла Венька.
– Что случилось? – спросила она трусливо-независимым тоном.
– А где второй?
– Внизу на лавочке сидит.
– Трогательное единение. Кстати, почему ты прислала именно Марика? Могла бы проконсультироваться со мной – ненавязчиво… Узбек мне нравится больше.
– Извини, я не знала. – Никаких следов раскаяния. “Далеко пойдешь, девочка, Москва и создана для таких, как ты”.
– Не знала и приняла волевое решение прислать этого рохлю? В следующий раз пусть читает Карнеги – “Как добиваться успеха и приобретать друзей”.
– Не волевое решение, – нагло сказала Венька, – спички тянули. Марик вытащил длинную.
Я ударила ее по лицу, удар получился смазанным и неубедительным. Как всегда. Тренироваться надо.
– Забирай его, и пошли вон из моего дома. К чертовой матери!
И тогда произошла удивительная вещь – она вдруг громко рассмеялась, запрокинув голову. Она смеялась до изнеможения, а потом села на пол и посмотрела на меня – снизу вверх:
– Значит, с соблазнением тухляк?
– Именно. Радует только то, что он тебе не изменил. Я подошла к двери комнаты и чуть приоткрыла ее:
– Марик! С вещами на выход, дорогуша! За тобой приехали…
Венька все еще сидела на полу и все еще смотрела на меня – снизу вверх.
– Стало быть, с Фариком лыка уже не в строку?
– Не в строку. Никогда бы не подумала, что Ташкент – это кузница таких сучек…
В прихожей, с видом побитой собаки, появился одетый и аккуратно причесанный Марик. Он нерешительно остановился рядом с Венькой. На меня он даже не смотрел.
– Попрощайся с тетей, – повелительно сказала она.
– Извини, – выдавил из себя Марик.
– Бог простит, – только и сказала я, хотя больше всего мне хотелось врезать ему по морде. – Кстати, по ходу пьесы можешь прихватить с собой и свою Мессалину.
– Кого это? – удивился не очень образованный Марик.
– Меня, – пояснила Венька.
– Ага. Свою сучку-подружку, – подтвердила я. Марик в растерянности стоял между мной и Венькой.
– Иди. Я сейчас.
Послушный Марик притворил за собой входную дверь. Мы остались одни.
– Ну? – спросила я.
– Можно я останусь?
– Что?!
– Ты мне ужасно нравишься, – Венька обезоруживающе улыбнулась. – Можно я останусь?
– Думаю, тебе вполне хватит твоих мужиков…
– Ты не понимаешь… Они – это я. А я здесь – совсем одна… Я согласна, глупо как-то получилось…
– Глупо?! На что вообще ты рассчитывала?
– Я же говорила тебе… Мы бы могли работать вместе… Ты ведь совсем не знаешь меня…
– Уже знаю. Уходи…Она осталась.
И в четыре утра, измотанная легким кухонным трепом, покоренная сногсшибательными перспективами, кажущимися вполне реальными в час Быка, – я не устояла, я согласилась.
'Вот паинька, профессионалы не должны кобениться, профессионалы должны соглашаться”.
