лесных, здесь не будет ни одной живой души. Монастырь падет, и холодный ветер будет гулять среди разрушенных стен и жилищ. Я не знаю, когда и из-за чего это случится. И мне очень хочется, чтобы сегодняшняя ночь не положила начало тому, что мне приснилось. Так что весь монастырь в вашем распоряжении, мастер. Сестры вооружены и собраны во дворе в ожидании ваших приказов. Спасите их жизни и тела, о душах побеспокоюсь я. И еще… — Настоятельница воровато оглянулась и зашептала на ухо бор-Оту: — Если ты, старый козел, спасешь их, убережешь монастырь и отправишь ублюдка следом за отцом, я открою тебе, как и ради чего молодой Гиер появился на сцене. И не думай, что все так просто — лично я не уверена, что сам он доживет до того дня, когда, сместив Винетту, сможет сесть на трон. Ты все хорошо понял?
Не столько от страха, сколько из опасения чтобы все это не приписали нам, мы с Дуди стрелой вылетели из деревни. Так что, не отдохнув, не поев и не утолив жажду, мы снова топтали ноги, забираясь все дальше к северу.
Немного подумав, я решил навестить тот самый монастырь. То, что там будут нам не рады… в этом сомневаться и не стоило. Просто была надежда: вдруг наши друзья заглянут к монашкам на огонек — вот и все! Ну уж если и там их не окажется, то тогда я направлюсь к Вильсхоллу, куда они рано или поздно придут.
Солнышко укатилось за макушки сосен, и мы вышли на равнину, над которой и высился монастырь какой-то там Мученицы. И здесь сердце мое возликовало, ибо я правильно выбрал путь для поиска друзей! Нет, ни Купа, ни Айдо, ни Вакары я не увидел. Зато около стен крепости-монастыря торчала целая армия орков, маленько приправленная мятежными гвардейцами «золотых». И вся эта орава сгрудилась возле той части рва, у которой, если мне не изменяла память, и были ворота гостеприимного монастыря.
— О! — протер глаза братец Дуди. — Орхсс! В смысле орки туточки, — быстро исправился он, перейдя с тролльского на общий. — Лукка, а это не те конники, что хотели нас, а вышло что мы их, а они все вот, а мы холодными, голодными и непившими оказались?
— Вроде того… — Я смутно понял, что имел в виду брат, но кивнул утверждающе, потому как был и голодным, и непившим.
— Многовато их для нас двоих, — теребя пух на розовых щеках, искренне посетовал тролль.
— А тебе сколько бы хотелось? — прикидывал я, с какой стороны лучше подойти к монастырю и, вообще, стоит ли туда идти.
— Ну, чтобы друг у друга под ногами не мешались! А то вот раз у меня было: стою и не знаю, кого и куда бить, так их было много, и перед глазами все так мелькало, так мелькало, что я даже растерялся, кого первым бить.
— Бывает… — согласно кивнул я, — Дуди, у тебя глаз позорче будет, ты нашего бяку-молодца там не видишь?
— Это которого ты в плен взял? Счас погляжу, — встав на цыпочки, чтоб повыше было, и растянув пальцами глаза, уставился он вдаль.
— Вижу! Вижу! — после долго кряхтения и сопения сообщил тролль. — Он сейчас на корточки уселся.
— Устал, наверное? Отдохнуть решил.
— А сейчас его солдатики окружили…
— Зачем? — не понял я.
— Не знаю… не видно его… — перестал таращить глаза Дуди. — Лукка, что дальше делать будем?
Где-то высоко над землей плыли облака. Войди в них — и сам станешь облаком… таким же легким и беззаботным, подгоняемым вдаль холодным ветром.
Над зеленью лесов, перекрещенных нитями дорог, над серыми скалами гор и далекой речной синевой парит что-то эфемерное, вырвавшееся из груди человека.
Раскинув призрачные крылья, неспешно, боясь нарушить невидимую грань баланса, опускается оно вниз, туда, где мечутся в страхе души, прикованные к медленно гниющим телам. Все ниже и ниже, и эти души, видя его, покорно замирают, завидуя чужой свободе.
Рыхлый камень толстых стен расступается, пропуская сквозь себя чужака. Серая темнота на мгновение окутывает разум, но он упрямо движется дальше, не обращая внимания на нахлынувший мрак.
Маленькая комната башенки едва различима в расплывающихся очертаниях. Сидящее за столом грузное дряхлое тело даже не противится тому, что кто-то, войдя в него и наложив на уста души запрет, заставит его подняться и сделать первый шаг к рычагам, торчащим из пола…
Задремавший было Калина вздрогнул, почувствовав, как жалобно и тоскливо застонало его сердце. Старик опустил ноги на пол, прислушиваясь к звукам, идущим с улицы. Вроде все тихо, постоялец спит, отдавшись сну… что же тогда так взбудоражило ведуна?
Переплетя пальцы рук, Калина закрыл глаза, пытаясь вслушаться в иное.
И снова, как много лет назад, он поплыл меж мирами, осторожно оглядываясь вокруг, чтобы не нарушить, не порвать тонкую пленку граней. Что-то давно забытое, но в то же время знакомое парило рядом, но что именно?.. ведун так и не мог разобрать.
Глухой удар в груди вернул его в хижину. Калина сполз на землю, чувствуя, как из носа потекли теплые липкие струйки.
«Староват ты уже для таких дел… староват…» — вытирая рукавом кровь, запрокинул он голову назад.
«Твое время прошло… — услышал он злорадный шепот, — не мешай другим, старик… не мешай… проживешь дольше».
— А сам-то не надорвешься, сынок? — прошамкал Калина вслух, зная: кому надо, тот его слышит — хреновое дело затеял, непутевое…
«Тебе-то что?..» — прошелестело сквозняком над головой.
— Рано тебе еще, дурашка, в такие игры играть, — довольно улыбнулся ведун, — смотри, как бы еще попку не надрали.
«Ты, что ли?»
— Зачем? Сам себя обслужишь. Ты хоть у кого тренировался-то, неуч?
Но ответа не было… чужой разум покинул хижину, вернувшись туда, где его так неучтиво потревожили, оторвав от дела.
«Ох, и непотребные нынче дела творятся, — покачал головой старик, — что-то будет».
Сестра Оруна очнулась, когда она чуть было не нажала на рычаг, который включал сложный механизм подъема-спуска моста.
— Что я делаю?! Всех чуть не поугробила! Ох, да прости ты меня, грешную, Господи, — перекрестилась она, — чтой-то я нынче совсем не такая… — отправилась она обратно к столу с незатейливым обедом — «стражам ворот» еду приносили прямо в башню.
Не без злорадства взглянув в окно, за которым на безопасном расстоянии толпились вражеские солдаты и орки, монахиня поудобнее примостилась на табурете, взявши с развернутого платка еще теплую печеную картофелину.
Не спеша очистив шкурку, она аккуратно разломила, стараясь не ронять, драгоценные крошки, поднесла половинку ко рту.
Вкуса она не почувствовала… руки, как и все тело, стали ватными и чужими. «Встань и иди…» — снова скомандовал ей голос. Монахиня так и встала-с непрожеванным куском во рту.
«Опусти мост. Подними решетку», — настойчиво билось у нее в голове. На негнущихся ногах Оруна подошла к рычагам, неуверенно взявшись за один из них.
«Быстрее!»
Рычаг следовало приводить в действие не торопясь, плавно, чтобы старый, двести лет не ремонтированный механизм не дал сбоя, а еще того хуже, сломался.
