сопротивлялся.
Однажды Кешка пришел с улицы и застал дома такую картину: мама стояла у окна, а Иван Николаевич, нахмурив лоб, ходил по комнате и курил, часто затягиваясь.
Кешка обомлел: «Поругались, наверно». Он тихонько разделся и молча забился в угол между печкой и оттоманкой.
Иван Николаевич, словно вспомнив что-то, засобирался.
– До свидания, Кешка. До свидания, Елизавета Петровна. Я вас не тороплю, подумайте. Эх, да что там!.. – Махнув рукой, он вышел порывисто, но дверью не хлопнул, аккуратно прикрыл ее, словно боялся, что оторвет маму от каких-то раздумий.
– Поругались? – тихо спросил Кешка. И, заранее боясь, что мама ответит положительно, переспросил: – Не поругались, нет?
– Нет, – задумчиво проговорила мама. – Иван Николаевич предложил мне выйти за него замуж. Он скоро уезжает. На днях уезжает в Германию… в свою часть.
– И ты не согласилась? – Кешка соскочил с оттоманки, бросился к матери. – Неужели не согласилась?..
Мать удивленно посмотрела на него.
– Тебе он нравится?
Кешка кивнул. А ночью он вздыхал, ворочался. Он видел, как идет по улице за руку с Иваном Николаевичем. Все прохожие с уважением поглядывают на них. Гордость волной заливала Кешкино сердце, и он улыбался. Потом тревога стискивала Кешкину грудь. Он поджимал колени к подбородку. Замирал. Слушал… В комнате тихо. Но он знал – мать не спит. Мать тоже думает. И Кешка старался угадать таинственные и непонятные пути, по которым текут мысли взрослых.
Следующий день был переполнен мучениями. Мама ушла чуть свет, так и не сказав Кешке, что она думает. Девчонка Анечка умненько посматривала на Кешку из-под своих длинных ресниц.
Мишка и Сима во дворе отозвали Кешку в сторонку.
– Ты чего такой?
От них Кешка, конечно, ничего не скрыл. Все рассказал и даже поделился своими опасениями.
Сима все на свете видел в хороших тонах. Он сразу же уверил Кешку, что будет полный порядок.
– Кешка, может, он и нас на самолете прокатит, ты поговори.
Мишке тоже казалось, что все кончится хорошо.
– Что ты!.. Такой человек… Полковник!.. Непременно согласится!..
Вечером пришел Иван Николаевич. Лицо у него было спокойное, даже немного суровое. Только по сцепленным за спиной пальцам да по сведенным к переносице бровям было заметно, что он волнуется.
– Кешка, поди-ка погуляй, – предложила Кешке мама.
Кешка посмотрел на нее такими просящими глазами, что она не выдержала и отвернулась. Иван Николаевич опустил голову и еще крепче сцепил за спиной пальцы.
Кешка вышел на лестницу, постоял немного, облокотясь о перила, и уселся на ступеньку. Какое уж тут гуляние! Он сидел долго, прислонив к перилам голову. А когда снова пришел домой, мама накрывала на стол. Иван Николаевич стоял у оттоманки и смотрел на портрет героя. Сердце у Кешки упало.
Иван Николаевич смотрел на портрет тяжело, упорно. Жилка у виска, чуть повыше розового шрама, вздувалась и опадала. Ему, наверно, было очень тяжело. Он глянул на вошедшего Кешку и безнадежно качнул головой – мол, плохи дела, Кешка. Мать заговорила, обращаясь больше к Кешке, чем к Ивану Николаевичу:
– Вот пришел ваш единомышленник. Спит и видит вас.
– Я его тоже вижу. Ну что ж, не повезло нам… – Полковник повернулся к Кешке и, усмехнувшись одними губами, сказал: – Кешка, я второй раз прошу твою маму выйти за меня замуж. Первый раз – когда тебя еще и на свете не было… Второй раз – сейчас.
– Не согласилась, – пробормотал Кешка убито и впервые подумал о маме с неприязнью: «И чего ей надо?.. Почему?» Он знал, что ни мама, ни кто другой не ответят ему. А если он и будет настаивать, то просто наговорят ему всяких непонятных слов. Кешка думал: «Вот Иван Николаевич сейчас возьмет шинель и уйдет». Но полковник остался.
Когда мама разливала чай, рука у нее чуть заметно дрожала. Она пролила заварку на скатерть и отругала Кешку за то, что он не может как следует подставить стакан.
– Когда вы уезжаете? – спросила мама Ивана Николаевича.
– Завтра ночью. В Москву сначала. – Иван Николаевич смотрел в свой стакан, не пил. – Я вам все же пришлю письмо с моим адресом, Елизавета Петровна. Я понимаю, все так быстро. Но, может быть, пройдет время, и вы решитесь…
«Решится! – хотел было крикнуть Кешка. – Я ее уговорю!» Но мама опередила его.
– Хорошо, – сказала она, – я буду ждать ваших писем.
Иван Николаевич ушел, даже не прикоснувшись к чаю. На пороге он крепко пожал Кешкину руку.
– До свидания, Кешка.
На другой день, после школы, Кешка держал совет с приятелями – с Мишкой и Симой. О чем они там договорились, никто так и не узнал. Вечером, часов около пяти, он стоял в вестибюле Северной гостиницы, прятал за спину маленький узелок и робко спрашивал у портье:
– Скажите, где здесь тридцать второй номер?
– Второй этаж, налево… за пальмой, – равнодушно ответил пожилой толстый администратор. – Иди, тридцать второй сейчас дома.
Кешка робко постучал в светлую дверь. Ручка шевельнулась, и со словами «да, да» в коридор вышел Иван Николаевич.
– Кешка!.. Ты что? – Он схватил Кешку за плечи, втащил его в номер. – Что случилось?!
Кешка стоял, уставившись в пол. Он успел заметить две кровати, покрытые мохнатыми одеялами, вишневыми, письменный стол, обеденный и две тумбочки. Около одной кровати на стуле стоял раскрытый чемодан.
– Кешка, ну?.. Мама согласилась?.. Почему она сама не пришла, не позвонила?..
– Нет, – пробормотал Кешка. Он прижался к Ивану Николаевичу и прошептал тихо: – Я с вами поеду.
Иван Николаевич опустился на кровать. Кешка доверчиво положил на его колени свой узелок.
– Как ты меня нашел? – наконец спросил Иван Николаевич, опустив на Кешкину голову свою большую ладонь.
– Я-то?.. Дак вы же говорили маме, где остановились. А у меня память ужасно крепкая. Мы с вами поживем вместе, а потом мама сама к нам приедет. Мы ей даже письмо можем написать, чтоб не волновалась.
Рука Ивана Николаевича опустилась на Кешкино плечо. Глаза его были добрые и грустные. Он шевелил бровями, раздумывая над чем-то, потом вздохнул и сказал:
– Ты знаешь, что такое запрещенный удар?
– Знаю. Ниже пояса, в спину и по почкам.
– Точно… То, что ты предлагаешь, тоже запрещенный удар по твоей маме… Нельзя нам с тобой вместе ехать, если она не согласна.
– А я-то ведь согласен, – еще тише прошептал Кешка.
Иван Николаевич встал, заходил по комнате.
– Да взял бы я тебя, Кешка, дорогой ты мой… Но ведь я права на это не имею. Мне ведь твоя мама вовек не простит… Понимаешь ты, Кешка? – Он сел на стул и поставил Кешку между своими коленями. – Понимаешь?
– Понимаю.
Но он ничего не понял. Ведь все так просто. Кто же их может осудить, если они вместе уедут?
