- Нет, не дурной. Так теперь положено. Я и сама знаю, без имиджмейкеров. - Таня запнулась на этом сложном английском слове, перекочевавшем в наш язык вместе с новой жизнью. - Если не скажу про Путина, завтра ко мне в магазин придет наш районный фээсбэшник и скажет, что я не сказала то, что все говорят… Так мы, бизнес, теперь живем.
- Ну придет, ну скажет… И что с того?
- Ничего. И потребует взятку.
- За что?!
- За то, что «забудет» то, что я не сказала.
- Слушай, а тебе все это не надоело?
- Нет. Если надо будет поцеловать Путина в задницу, чтобы получить еще пару магазинов - я поцелую.
- А что значит - «получить»? Ты же их покупаешь? Платишь - и все?
- Нет, теперь по-другому. «Получить» - значит заработать у чиновников право купить магазин за свои же деньги. Русский капитализм называется. Мне лично нравится. Когда разонравится, куплю себе какое-нибудь гражданство - и пока…
Мы расстались. Таня, конечно, стала депутатом. Говорят, неплохим, душевным, ратующим за московских бедных, организовала еще одну столовую для бездомных и беженцев. Купила еще три супермаркета. И часто выступает по телевидению с речами, прославляющими нынешние времена. Недавно звонила, попросила написать о ней статью, я и написала - вот эту, которую вы сейчас читаете. Таня попросила почитать до публикации, ужаснулась и сказала: «Все правильно» - но запретила публиковать в России до ее смерти. Я пообещала.
- А за границей?
- Ради Бога. Пусть знают, чем наши деньги пахнут.
Вот я и публикую.
Миша
Миша был мужем Лены, моей давней подруги, лет с семи, со школы. Лена вышла за него, когда они учились в институте. И это было очень давно, в конце 70-х. Миша был тогда очень умный и талантливый парень - переводчик с немецкого, синхронист уже в Институте иностранных языков, перспективный в высшей степени, после института его рвали на части, предлагая прекрасные места работы, что тогда встречалось редко.
Так Миша попал в Министерство иностранных дел. И это было очень престижно - в советские времена, особенно в их поздний период, редко какой мальчик без связей попадал в такую закрытую корпорацию, как наш МИД. А Миша был без связей - его воспитывала бабушка, простая уборщица. Мишина мама очень рано и скоропостижно умерла от рака мозга, когда мальчику было только четырнадцать лет, а папа тут же покинул осиротевшую семью ради другой женщины.
И вот Миша - в МИДе. Мы очень дружим. Мы вместе ездим на пикники. Поедаем в лесу шашлыки, приготовленные на костре, и счастливы. С Леной мы и так близкие люди, но очень хочет дружить и Миша.
Основа наших отношений необычная - у меня двое маленьких детей, когда Миша приезжает, он может просто подолгу смотреть на них или с явным восторгом наблюдать за ними, какими бы глупостями те ни занимались, разговаривать с ними и часами играть с ними.
Все друзья знают: Миша очень хочет детей, он на этом помешен. Но моя подруга Лена - талантливый лингвист пишет кандидатскую диссертацию, и рождение ребенка все откладывает и откладывает на потом, когда получит степень кандидата филологических наук.
Миша от этого сильно нервничает, и то, что у них нет детей, потихоньку становится его комплексом - Миша начинает страдать и мучить всех вокруг, но прежде всего Лену, однако Лена - женщина с крепким характером, и если что решила, ни за что не уступит. Решила сначала защититься и получить степень кандидата наук, а уж потом забеременеть - значит, так тому и быть.
Лена-то решила - а Миша запил… Держался-держался - и слетел с катушек. Сначала он пил понемногу, - и все лишь посмеивались и подтрунивали над ним. Потом возлияния стали занимать по нескольку дней, с уходами в неизвестном направлении и ночевками Бог знает где. Еще позже - по неделям. Лена сдавалась - уже и готова была поступиться принципами, недописав диссертацию… Но как можно рожать от постоянно пьющего мужчины?…
А тут уже и новые времена наступили: Горбачев, Ельцин, и Мишу только потому не увольняли за хронические запои (при коммунистах бы - моментально), что некем было заменить, - все кадры, владеющие языками и имеющие опыт работы «по ту сторону» железного занавеса, в стране стали вдруг на вес золота и разбегались из МИДа от безденежья - по вновь возникающим коммерческим фирмам и представительствам иностранных компаний. Мишу туда, конечно, уже не звали, хотя немцы были первыми, кто ринулся на российский рынок, и переводчики с немецкого стали персонами номер один.
Впрочем, работа в МИДе для Миши тоже уже шла на дни - его увольняли. Как-то очень поздним вечером самого конца 96-го года, в декабре, когда мороз был под тридцать, в дверь позвонили - это была Лена в ночной рубашке на голое тело. В Москве так не ходят, уверяю… И тем более Лена - всегда очень ухоженная, уравновешенная, воспитанная и интеллигентная дама. Одна Ленина нога была босая, как у какой-то последней бездомной; на другой - наполовину расстегнутый сапог, голенище которого болталось, как флаг. Мою подругу трясло, будто она провалилась под лед и ее только что достали из полузамерзшей воды. Лена была насмерть чем-то напугана, и шок не давал ей понятно изъясняться.
- Миша… Миша… - повторяла она, как робот, говорящий одно слово, и продолжала рыдать в голос - совсем на себя не похоже, не останавливаясь и не замечая окружающие ее обстоятельства и людей.
Вот уже и дети проснулись, тихонько выйдя из своей комнаты на странный шум. Они встали кружком рядом с Леной, завороженные непонятным им горем… И, в конце концов, Лена очнулась - дети стали тем единственным, на что она отреагировала. Приняла стакан с успокоительным и стала рассказывать.
Миша отсутствовал дома уже третью ночь подряд. Лена и не слишком его ждала - привыкла и к запоям, и к загулам, и поэтому легла спать - ей рано утром в институт. Но вскоре после этой полуночи Миша вдруг заявился - это было неожиданно, если уж он запивал, то возвращался всегда по утрам.
На сей раз, прямо с порога, как был - в пальто и грязных ботинках, весь вонючий и немытый - он прошел в спальню и молча встал над Леной, рассматривая ее в полутьме и не включая света. Миша казался совершенно пьяным и безумным. Его черные глаза сияли, как в цирковом фокусе с применением серы - неестественно и с серебристым отсветом на щеки. Еще недавно красивое лицо перекосила судорожная гримаса - и не отпускала мышцы. Лена поглубже окунулась в одеяло и молчала, наученная горьким опытом жизни с начинающим алкоголиком, - что-либо говорить все равно, что не говорить ничего, имеющий уши все равно не услышит. Надо дотерпеть, пока не заснет, - вот и весь рецепт.
Но Миша подобрался к кровати и сказал:
- Ну все… Ты во всем виновата… Что я пью… И сейчас я тебя буду убивать.
В Мишином голосе Лена услышала ту тихую решимость, которая не оставляла надежд. Она вскочила и заметалась по комнате. Сначала Миша загнал ее на балкон, и ей показалось, что шансов почти нет. Но пьяный человек неуклюж, и Лена смогла вывернуться боком через дверь, схватить что-то у порога и убежать по снегу, куда поближе. В дом ко мне.
Потом был развод, и каждый по отдельности, Лена и Миша, совершенно не плаксивые люди, плакали на моей кухне, рассказывая, как любят друг друга, но жить вместе уже не смогут…
Еще некоторое время потом мы с Мишей встречались, хотя все реже и реже, но он еще пока заходил в гости. В основном, конечно, просил денег, потому что продолжал пить и нуждался - его уволили, и он перебивался лишь случайными переводами, которые, впрочем, еще были.
В свои редкие и трезвые визиты Миша рассказывал, что старается начать новую жизнь, бросает
