невеликое жалованье, но одновременно ему на счет переводилась серьезная сумма в долларах — проценты с кредита, который он якобы взял у своего банка и тут же положил в свой же банк.
— Как это? — спросил он Гену.
— Кровушка. Заводи фляжку!
В субботу Катя повезла мужа в Лужники и, вопреки своему обычаю, не торгуясь, купила ему два итальянских костюма — темно-серый и синий, хорошие немецкие ботинки, несколько рубашек. А на зиму — длиннополую турецкую дубленку, продававшуюся с фантастической летней скидкой. В довершение всего Дашка с премии подарила отцу большой флакон одеколона «Хьюго Босс».
— М-да, Тунеядыч, тебя теперь и на улицу выпускать опасно! — пророчески пошутила Катя.
Когда в понедельник утром Башмаков вошел в лифт, он почувствовал себя в своей стае: ни в костюмном, ни в галстучном, ни в одеколонном смысле он уже не отличался от остальных, вызывая тем самым заинтересованные взоры банковчанок. «Странный мир, — грустно подумал он. — Чтобы тебя заметили, нужно стать таким, как все…»
Игнашечкин, увидев сослуживца в новом прикиде, даже присвистнул. И шумно втянул воздух.
— Ого! Том, определи!
— «Хьюго Босс», — угадала с первой попытки Гранатуллина. — Настоящий!
— Верно.
— Что ты! Саидовна не только фальшивые доллары ловит. Любой левый парфюм отсекает!
В тот же день Башмакова вызвал Корсаков и сообщил, что с завтрашнего дня ему надлежит отправляться на двухнедельные курсы при процессинговой компании «Юнион кард». Его задача — как следует разобраться во всем и по возвращении дать рекомендации, какие банкоматы следует закупить. Две недели Башмаков слушал лекции, изучал типы банкоматов, их устройство, оказавшееся и в самом деле довольно простым в сравнении с теми агрегатами, которые изобретали и испытывали в «Альдебаране». Группа была небольшая, человек пятнадцать, в основном мужчины средних лет. Во время обеда кто-то из них, вертя в пальцах вилку из необычайно легкого сплава, обронил слово «конверсия». И по тяжкому вздоху, вознесшемуся от стола, Башмаков сделал заключение: у всех этих мужиков судьба примерно такая же, как и у него…
Выйдя после курсов на работу, он, даже не заходя в свою комнату, отправился прямиком к Корсакову и обстоятельно, с подробными техническими и сервисными характеристиками, доложил: из тех аппаратов, что предлагают банку, больше всего подходит «Сименс». Отличное соотношение «цена — качество», четыре кассеты, бронированный корпус. А вот «Оливетти» брать не стоит. Дороговато для такого качества, всего две кассеты, слабенький корпус, нужно дополнительно сигнализацию устанавливать…
— Да, пожалуй, вы правы, — согласился Корсаков, поскребывая ногтем лысинный глянец. — Я вижу, вы серьезно поработали на курсах. Но, к сожалению, мы уже купили шесть «Оливетти»…
— Как? — оторопел Башмаков.
— Олег Трудович, вы опытный человек и должны понимать, что механизм принятия решений иногда работает не так, как нам того хочется. Но трагедии из этого делать не надо. Жизнь продолжается. Идите работайте!
В коридоре Башмаков увидел мчащегося животом вперед Игнашечкина. Гена часто опаздывал на работу и как-то за кофе грустно поведал Башмакову о том, что вечерами он приходит из банка поздно, вымотанный, поэтому супружеские обязанности (а жена у него переводчица с немецкого и работает на дому) выполняет по утрам, вместо зарядки. Женился Гена года три назад вторым браком, супруга моложе его на десять лет и чрезвычайно требовательно относится к половой версии семейной жизни. И когда она говорит ему: «нох айн маль!» — Гена на работу опаздывает.
— Меня не искали? — спросил Игнашечкин, переводя дух.
— Не знаю, — покачал головой Башмаков. — Нох айн маль?
— И нох, и айн, и маль, — махнул рукой Гена. — Ты чего такой кислый?
— Они купили «Оливетти».
— Конечно. А ты как думал?
— Что значит — конечно? «Сименс» лучше!
— Бедный наивный чукотский юноша! Вношу ясность. Корсаков был категорически против «Оливетти». Но у Малевича есть брат, а у брата есть фирма «Банкос», а у фирмы «Банкос» на складе завалялись старые, на хрен никому не нужные «Оливетти»… Понял? И почти вся техника к нам идет через фирму «Банкос». Знаешь, как ее у нас зовут?
— Как?
— «Банкосос».
— А Юнаков?
— Что Юнаков? У нас в банке, как во всей России, президент пьет, а челядь ворует. Да плюнь ты — твои, что ли, деньги? Пойдем лучше — кофейку, а то я что-то перенохайнмальничал сегодня…
— А Корсаков?
— А что Корсаков? Он мужик нормальный. Но у него тоже фляжечка в кармане. Поэтому помалкивай! Знаешь, как Заратустра говорил?
— Как?
— Возделывай свой садик — и мимо тебя пронесут труп председателя колхоза! Ага? Пошли по кофеям!
— Я уже пил сегодня… …Когда Олег Трудович открыл дверь своей комнаты, то обнаружил за пустовавшим прежде столом темноволосую, смуглолицую девушку в белом костюме с маленьким алым шелковым галстучком. Первое, что бросилось ему в глаза, — ее брови, очень черные, очень густые, сросшиеся на переносице и хищно красивые. Увидав Башмакова, она как-то странно улыбнулась. Смысл этой улыбки стал понятен ему много позже.
— Здравствуйте, меня зовут Олег Трудович.
— Да, Тамара мне говорила, что у вас необычное отчество. Меня зовут Вета.
Она внимательно посмотрела на него черными, без зрачков глазами.
— Да, мне говорили, что вас зовут Вета…
— А что вам еще про меня говорили?
— Что вы болели…
— А про то, что я пыталась покончить с собой, вам не говорили?
28
Телефон едва успел тренькнуть, а эскейпер уже сорвал трубку и услышал гундосое старческое дребезжание:
— Алло, это дедушка?
— Какой еще дедушка?
— Это дедушка Олег?
— Кто вам нужен? — разозлился Башмаков.
— Ты мне, гроссфатер, и нужен! — раздался отчетливый голос Игнашечкина.
— Внучка у тебя родилась! А счастливый отец не может дозвониться ни до бабушки, ни до дедушки… Бабушки в школе нет, а дедушки ни на работе, ни дома! Ты от кого прячешься, Штирлиц?
— В каком смысле? Не прячусь… Но у Дашки же только семь месяцев…
— Ну, не знаю, не знаю. Сказано передать: внучка. Ждут от тебя звонка. Зять сидит и ждет. С тебя три бутылки водки и ликер «Айриш-крим» — Тамаре Саидовне. Ну, ты попал, дедушка! Пока!
Башмаков нашел в семейной затрепанной книжке телефон, вписанный туда четким учительским Катиным почерком. По автомату номер не набирался, срывался на второй цифре. Башмаков растерянно заказал разговор по срочному тарифу. Обещали дать через пятнадцать минут.
«Вот тебе, дедушка, и 'Суперпрегновитон', — горько подумал Башмаков. — Как же так? Два месяца
