ответишь: «Ищу культурный код эпохи…» Повтори!
— И-ищу к-культурный код э-э-эпохи… — неуверенно повторил он.
— Не хмурься! Улыбнись!
Витек озарился светлой улыбкой идиота, которому пообещали купить мороженое.
— Нет, не так! Ты не так должен улыбаться.
— А как?
— Как? — я задумался. — Как…
В этой улыбке должны воссоединиться горечь бытия, мед воспоминаний, дерзость сердца и усталость души… Как? Я улыбнулся так, как мы улыбаемся, если на улице вдруг встречаем женщину, в которую когда-то были безумно влюблены, а теперь увидели ее расплывшейся, увядающей домохозяйкой с набитыми сумками в руках и гирляндой из рулонов туалетной бумаги через плечо.
— Понял?
— Вроде понял, — кивнул Витек. После нескольких попыток у него получилось нечто подходящее. И тогда я приказал ему одеться.
— В это? — обиделся он. — Я не шаромыжник…
— Да, в это! Одевайся!
— Иди ты знаешь куда!
— Мы же с тобой договорились! Ты выполняешь все, что я тебе говорю!
— Надо мной же смеяться будут, — захныкал Витек.
— Это мы над ними смеяться будем, когда ты премию Бейкера получишь.
— Какую еще премию?
— Как-нибудь расскажу. Одевайся!
Он напялил на себя разложенную на полу одежду — и эффект превзошел самые смелые ожидания: передо мной стояла живая загадка русского национального характера и, тихо матерясь, разминала тесноватые сапожки.
— Разносятся, — успокоил я.
Обойдя Витька со всех сторон и поправив на лбу алую ленточку с надписью «Wimbledon», я отошел на несколько шагов и еще раз осмотрел моего питомца, щурясь и складывая губы гузочкой, как это делают на вернисажах некоторые посетители, подчеркивая таким образом свою причастность к миру искусства.
— Вращай кубик! Энергичнее! Ментально…
— Чего? — переспросил Витек.
— То, что надо, — объяснил я.
— Ты надо мной насмехаешься, что ли?
— Отнюдь…
— Насмехаешься, — помрачнел Витек. — Знаешь, я не хочу быть писателем. Я лучше назад… Бригадир — мужик отходчивый — возьмет. И Надюха тоже вроде не злопамятная…
— Не вари козленка в молоке матери его! — строго сказал я.
Еще вчера утром я бы с восторгом воспринял этот Витькин отказ. Но сегодня нет! Я уже вступил на тропу войны с идиотизмом жизни и смывать боевую раскраску не намерен. Я успокоюсь, только заполучив в руки кровоточащий скальп этой подлой людской несправедливости! Я успокоюсь только тогда, когда вся эта литературная сволочь будет лебезить и заискивать перед простодушным чальщиком, которого я снарядил в гении!
Взяв со стола листочек с лексиконом, я протянул его Витьку:
— Учи слова!
Он принял страничку и, медленно шевеля губами, начал читать по пунктам, оттопыривая при этом указанные в бумажке пальцы.
— Понял систему? — спросил я.
— Вроде понял…
— Давай проверим!
— Давай.
Я показал ему правый мизинец.
— Вестимо, — сказал он.
Я показал ему левый указательный палец.
— Скорее нет, чем да, — неторопливо сверившись с бумажкой, ответил он.
— Хорошо! Но учти, это я сейчас тебе пальцы к самому носу подставляю. При посторонних я буду делать тебе знаки незаметно. Знаешь, вроде как поигрывая пальцами… Давай порепетируем.
— Давай.
Я сел на диван в непринужденной позе и, похлопывая ладонью по подушке-думочке, неожиданно выставил правый большой палец.
— Транс… — скосив глаза в бумажку, забормотал Витек, — транс…детально…
— Транс-цен-ден-таль-но, — по слогам подсказал я.
— Транс… транс… дентентально… Через полчаса он выговаривал это слово так, точно окончил Оксфорд.
— Молодец! Просто молодец! — подбодрил я. — Но учти, ты должен все это делать без шпаргалки, на память…
— О'кей, — сказал Патрикей! — кивнул он.
— А как тебе вообще моя система? — с плохо скрытой гордостью спросил я.
— Говно! — не глядя в лексикон, бухнул Витек. Я взвился с дивана:
— Запомни раз и навсегда: это слово ты никогда не должен произносить без команды! Никогда! Команда — два больших пальца! Не один, а два. Запомни! Порепетируем. Допустим, тебя кто-то спрашивает: «Виктор, а как вы относитесь к прозе Чурменяева?» — Сказав это, я резко выставил вперед два больших пальца.
— Говно! — ответил Витек, почему-то произнося «г» на украинский манер, отчего слово зазвучало еще обиднее и неприличнее.
— Молодец! — похвалил я и медленно повернул пальцы вниз.
— А это что значит? — спросил он.
— Так римляне приказывали гладиаторам добить жертву. Но это можешь не запоминать — тебе не понадобится. Иди мой руки, будем завтракать!
8. С КЕМ ВЫ, ПОДМАСТЕРЬЯ КУЛЬТУРЫ?
На следующий день я повез экипированного и обученного Витька в Дом литераторов. В метро пассажиры оглядывали Акашина с недоумением, из этого я сделал вывод, что одел моего воспитанника именно так, как надо!
Если вы спуститесь в московское метро и доедете до станции «Баррикадная» (революции нужны хотя бы для того, чтобы давать названия станциям и площадям), а потом, поднявшись наверх по эскалатору и оказавшись в городе, повернете налево и пересечете ревущее, пропахшее выхлопными газами Садовое кольцо, то окажетесь в самом начале Большой Никитской, бывшей улицы Герцена. Точнее сказать, вы окажетесь в самом ее конце, ибо начинается она с противоположной стороны, почти от кремлевских стен. А если вы пройдете по улице Герцена буквально несколько шагов, то очутитесь возле массивных дверей, выполненных в министерском стиле пятидесятых годов. Теперь рядом со входом укреплена табличка:
КЛУБ ПИСАТЕЛЕЙ
Но в ту пору там была другая вывеска:
