— Проходите! — помиловал сержант и просунул мои документы в щель между краем стекла и полированной полочкой. Раздался щелчок, и, толкнув маленький никелированный шлагбаум, я оказался на свободе.
— Счастлив приветствовать вас за рубежом! — встретил меня Спецкор. — Ностальгия еще не началась?
— Вроде нет…— ответил я.
Ответил бездарно. И, сравнив себя с языкастым Спецкором, я вдруг ощутил всю степень своего одеревенения. А ведь были времена, когда я мог отшутиться так, что все, включая и Аллу с Филиала, просто покатились бы со смеху. Я был искрометен и непредсказуем. Но потом… Потом, раскуражившись в какой- нибудь теплой компании, я вдруг натыкался на неподвижный взгляд неулыбчивой супруги моей Веры Геннадиевны — так жена обычно взглядывает на недееспособного мужа, пустившегося в разглагольствования о секретах плотской любви. «Зачем ты перед ними паясничал? — упрекала она меня уже дома. — Ты разве клоун?» И мне начинало казаться, будто я и впрямь вел себя нелепо и постыдно, точно седой массовик-затейник на подростковой дискотеке. Очевидно, жена меня постоянно сравнивала с кем-то другим — молчаливым, величественным и серьезным, а теща однажды проговорилась-таки про соискателя Игоря Марковича, по пустякам не балаболившего и обладавшего руками, произраставшими оттуда, откуда они и должны расти у настоящего мужчины. Вместо того чтобы послать их вместе с Игорем Марковичем туда, откуда не должны расти руки у настоящего мужчины, я, наивняк, решил соответствовать! Вот и досоответствовался… Одна радость— Вика. Очень смешливая девчонка! Вот недавно…
— Список!
Товарищ Буров, замыкавший наш организованный переход государственной границы, поправляя ондатровую шапку, пытливо осматривал вверенную ему спецтургруппу.
— Все на месте, кроме поэта, — на глаз определил Друг Народов.
— Где он? — осерчал рукспецтургруппы.
— Сказал, в туалет пошел, — доложил Диаматыч.
— Вы плохо знаете психологию творческих работников! — покачал головой Спецкор. — Наверху бар, где наливают за рубли.
— Ну да? — изумился Гегемон Толя.
— Привести! — рявкнул товарищ Буров.
— Я сбегаю, — вызвался Друг Народов.
— А я помогу, — прибавил Спецкор. — Одному не донести…
Вернулись они через десять минут, неся на себе, как раненого командира, тяжело пьяного Поэта- метеориста, который мотал головой из стороны в сторону и с завываниями бормотал какие-то стихи. Мне удалось разобрать лишь строчку:
«Мы всю жизнь летаем над помойкой…»
— Я вас выведу из состава группы и оставлю в Москве!.. — угрожающе начал товарищ Буров.
— Не надо пугать человека родиной, — заступился Спецкор. — Он исправится…
Мне казалось, теперь нас загрузят в автобусы и, как в Домодедове, повезут к самолету, но я ошибся: прямо вовнутрь ИЛа вел телескопический трап
— огромное полое щупальце, присосавшееся к округлому самолетному боку. Рядом с овальным входом на борт стояли улыбающаяся стюардесса и хмурый прапорщик с рацией.
Я с детства люблю сидеть у окошка и тут тоже не смог отказать себе в этом удовольствии. Рядом со мной устроилась Алла с Филиала, а еще ближе к проходу — Диаматыч. Впереди нас определили тело Поэта-метеориста, которое охранял Спецкор, тут же начавший заливать Пейзанке, будто любой наш самолет, следующий за границу, сопровождают два истребителя, но из иллюминаторов их не видно, потому что один летит сверху, а второй снизу, под фюзеляжем.
— Не боитесь летать? — спросил я свою соседку, щелкая пристежным ремнем.
— Нет, — ответила она, что-то озабоченно выискивая в своей сумочке.
— Может быть, хотите к окну? — самоотверженно предложил я.
— Нет, спасибо, я боюсь высоты… Стюардесса походкой, напоминающей манекенщицу и моряка одновременно, прошла вдоль рядов, проверяя, кто как пристегнулся.
— Ему плохо? — спросила она, остановившись возле расспавшегося Поэта-метеориста.
— Ему хорошо! — успокоил Спецкор.
Самолет, беспомощно потряхивая длинным крылом, пополз к взлетной полосе. Радиоголос сначала по-русски, а потом по-французски поприветствовал нас на борту авиалайнера «Ильюшин-62». И я вспомнил, что на внутренних линиях говорят почему-то просто— «ИЛ-62»… Потом стюардесса показывала, как в случае чего нужно пользоваться оранжевым спасательным жилетом, хотя, конечно, отличные летные качества лайнера гарантируют полную безопасность.
— В каждом жилете в непромокаемом пакетике по сто долларов, — объявил Спецкор. — На случай непредвиденных расходов…
— Уй, ты! — восхитилась Пейзанка.
…Наконец мы вырулили на взлетную полосу, несколько мгновений простояли неподвижно и вдруг рванули вперед так, что задребезжали откидные столики и с треском стали открываться крышки багажных антресолей.
— Истребители взлетают вместе с нами? — спросила доверчивая Пейзанка.
— Нет, с Шереметьево-1, — объяснил Спецкор. Дребезжание прекратилось.
— Летим! — вздохнул Торгонавт и вытер лицо шейным платком.
— Взлет — это лишь повод для посадки! — успокоил его Спецкор.
Я глянул в иллюминатор: внизу виднелись лес из крошечных декоративных деревьев (как на японской выставке растений), поселки из кукольных домиков и малюсенькие автомобильчики, наподобие тех, что начала недавно коллекционировать Вика, окончательно забросив собирание кошачьих фотографий. Решив поделиться своими наблюдениями, я повернулся к Алле с Филиала: в ее глазах было отчаяние.
— Я забыла фотографию! — пожаловалась она.
— Чью? — спросил я, Подразумевая, конечно, Пековского.
— Моего сына…
VII.
— Странно! — пожала плечами Алла с Филиала.
— Что странно? — уточнил я.
— Все… Странно, что только сейчас вспомнила про сына… Обычно я думаю о нем всегда. Странно, что я забыла фотографию… Странно, что через три часа мы будем в Париже…
— И, наверное, странно, что вместо Пековского лечу я?
— Нет, не странно, он предупреждал, что со мной рядом будет его детский друг — чуткий и отзывчивый товарищ… Он, наверное, просил вас меня опекать?
— Беречь. Говорил, что вы робкая и легкоранимая…
— И поэтому вы рядом со мной?
— Исключительно поэтому…
— А вы не очень-то любите своего детского друга!..
— Вам показалось…
Я отвернулся к иллюминатору: земля внизу была похожа на бурый местами вытершийся вельвет. Сказать, что я не люблю Пековского, — ничего не сказать. Это трудно объяснить. В классе пятом у нас, дворовых пацанов, повернулись мозги на рыцарях — «Александр Невский», «Айвенго», «Крестоносцы» и так далее. Латы мы вырезали из жестяных банок, в которых на соседний завод «Пищеконцентрат» привозили китайский яичный порошок, щиты делали из распиленных вдоль фанерных бочонков, мечи — из алюминиевых обрезков, валявшихся около товарной станции, располагавшейся недалеко от нашего двора. Я сам разработал оригинальную конструкцию арбалета, и, если удавалось достать хорошей бинтовой
