и масштабам работы, а также по потенциальным возможностям и амбициям были уже тогда гораздо «слабее» Сталина.
Сталин был кооптирован в ЦК по настоянию В.И.Ленина на ставшее неожиданно вакантным место, когда был разоблачен как провокатор уже избранный в ЦК Р.В.Малиновский. Ленин же, наряду со Сталиным, настоял на кооптировании в ЦК (сразу после ареста прибывшего в Москву Голощекина) Я.М.Свердлова, который в тот момент оказался после В.И.Ленина – самым крепким организационным звеном в ЦК, и, следовательно, был единственным в партии человеком, который пользовался большим авторитетом чем Сталин. Но все равно, так или иначе Сталин уже в 1912-14 гг., за три года до революции фактически мог считаться третьим-четвертым человеком в руководстве большевиков, и только вливание в РСДРП(б) после Февральской революции (на VI съезде) массы бывших меньшевиков, эсеров, межрайонцев и троцкистов – на время отодвинуло, как бы Сталина, «оттерло» его на некий «второй план», причем не по существу, а, так сказать, чисто внешне, вследствие особой «шумливости» бывших оппозиционеров. Вот почему еще с дореволюционных времен Сталин имел все основания считать разных фракционеров в партии – буквально своими личными противниками.
Пражская конференция была близка ему и политически, и психологически потому, что ее главным постановлением был строжайший запрет всякой фракционности в партии. Это было именно то, за что всегда боролся Сталин, и что особенно сближало его с Лениным политически. Вот почему все решения Пражской конференции, вызвали огромный энтузиазм у Сталина, слив воедино его политические и личные устремления, как никогда прежде.
Открывающиеся перед ним после решений конференции политические перспективы не могли не воодушевить Сталина еще и в связи с некоторыми особенностями его личной психологии, а также в связи с кое-какими фактами его биографии.
Дело в том, что в декабре 1912 г. Сталину должно было исполниться 33 года. Он уже накануне этого события, в конце 1911 г. считал для себя этот период ключевым, вследствие чего и решил во что бы то ни стало осуществить осенью 1911 года побег из ссылки. Неудача, связанная с арестом 9 сентября его не обескуражила, учитывая, что решения Пражской конференции лишь подтверждали его уверенность в своей счастливой звезде и в необходимости быть кузнецом своего счастья именно в решающий момент 33-летия – возраста великих свершений. Вот почему вновь оказавшись в Петербурге с конца февраля 1912 г. Сталин развивает кипучую деятельность по подготовке к выпуску первого номера «Правды», что и происходит 22 апреля 1912 г. В тот же день Сталина арестовывают и ссылают подальше от Петербурга, в самую глушь – в Нарымский край. Но Сталин бежит и из Нарымской ссылки, причем в том же самом 1912, важнейшем и решающем для него году. Этот побег сам Сталин считал настолько блестящим и классическим, что, вопреки своим правилам, рассказывал о нем подробности после революции некоторым иностранным интервьюерам. Так, например, наблюдательный Анри Барбюс, отмечал, что основной причиной удачи этого побега было отличное знание Сталиным психологии простого русского народа. (Барбюс не знал только, что это знание было приобретено Сталиным буквально накануне Нарымской ссылки, в Вологодской губернии).
Сталина не выдали (несмотря на его акцент и внешность) именно самые простые и «тертые» русские люди – ямщики, крестьяне, прислуга постоялых дворов, без содействия которых никакой побег через всю Россию не удался бы. Другие русские революционеры, особенно из числа интеллигенции, часто не могли найти общий язык с простыми людьми, или настолько выделялись из массы своими «барскими» привычками или поведением, что вызывали подозрение у простолюдинов, которые, будучи строго приучены к российской государственной дисциплине, немедленно доносили о «странных барах» по начальству. Как известно, именно благодаря таким доносам ямщиков, горничных, дворников и других «подневольных людей» были сорваны, провалены самые искусно подготовленные побеги декабристов, Чернышевского и массы народовольцев-дворян из Витимских, Олекминских, Нерчинских и тому подобных сибирских ссылок.
Сталин же, используя интуитивно, и сознательно некоторые черты русского характера, умел располагать к себе ямщиков на сибирских трактах. Он не старался их упрашивать скрыть его от полиции обещаниями дать деньги или как барин не предлагал им «дать на водку», т.е. всячески избегал того, чтобы люди воспринимали его как человека, хотевшего их «подкупить», сделать что-то недозволенное за взятку, ибо хорошо понимал, как оскорбляли такие предложения открытых, наивных, честных, простых русских провинциальных людей. Вместо этого, он «честно» говорил ямщикам, что денег у него на оплату поездки нет, но вот пара штофов водки, к счастью, имеется и он предлагает платить по «аршину водки» за каждый прогон между населенными пунктами, насколько хватит этих штофов. Ямщик, конечно, со смехом начинал уверять тогда этого явно нерусского инородца, что водку меряют ведрами, а не аршинами. И тогда Сталин, вытаскивал из-за голенища деревянный аршин – досочку длиной 71 см, доставал из мешочка несколько металлических чарочек, плотно уставлял ими аршин, наливал в них водку и показывал на практике, как он понимал «аршин водки». Это вызывало всеобщий смех, веселье, поскольку все это было как-то ново, необычно, и приятно «тормошило» русского человека в обстановке серости и обыденности провинциальной жизни. Главное же – такой подход превращал взятку из «подачки» и «подкупа» в товарищескую игру, лишал всю эту сделку ее смущавшего людей неприличия, ибо создавал ситуацию товарищеской шутки, азарта, и дружеского взаимодействия, так как нередко уже второй или третий «аршин водки» распивался совместно. 'И откуда ты взялся, такой веселый парень! – говорили ямщики, не без сожаления расставаясь с необычным пассажиром. – «Приезжай к нам еще!», – поскольку он слезал через три-четыре станции, откуда уже с другими ямщиками продолжал ту же игру, – всегда проезжая небольшой отрезок пути и никогда не говоря конечного пункта своего следования, и вообще не упоминая ни одной станции, которые он не знал и в названии которых не хотел ошибиться. Он ехал – покуда хватит «аршина водки» или нескольких аршинов, – и так неуклонно и надежно продвигался из Сибири в европейскую Россию, избегая всяких встреч с полицией.
Так, несмотря на весь свой грузинский, «капказский» вид и вопреки явно нерусскому акценту и речи, Сталину удавались его дерзкие побеги из самых отдаленных углов Российской империи. Он знал народ, и народ, чувствуя это, был на его стороне, разумеется, и не подозревая, с кем в действительности имеет дело.
Прибыв в Петербург в середине сентября 1912 г., Сталин с головой уходит в революционную работу. Он готовит по указаниям Ленина выборы от рабочей курии Петербурга в IV Государственную Думу, в октябре пишет «Наказ депутату», одобренный Лениным, а в ноябре и декабре не только ведет интенсивную переписку с Лениным, но и дважды выезжает к нему на встречи в Австро-Венгрию, в Краков и начинает работать над статьей «Марксизм и национальный вопрос», чрезвычайно серьезно отнесясь к прямому заданию Ленина.
Вторая, декабрьская встреча Сталина с Лениным происходит накануне дня рождения Сталина и Рождества.
Сталин прибывает вместе с депутатами Думы – его 33-х летие приобретает торжественный характер, он может, таким образом, подвести буквально рекордно-победные итоги своего решающего в жизни года:
1) Трижды удачные побеги;
2) Избрание в руководство партии;
3) Активная, увенчавшаяся победой работа в Петербурге по выборам большевиков-депутатов в Государственную Думу;
4) Успешный и расширяющийся выход «Правды», формирование вокруг нее широкого большевистского ядра среди рабочего класса и в революционном движении, и, наконец
5) Явно открытое одобрение и благожелательное отношение самого В.И.Ленина к сталинской работе в области марксистской теории (Ленин неоднократно высоко оценивает работу Сталина в письмах А.М.Горькому, Л.Б.Каменеву, и А.А.Трояновскому, говорит о ней многим другим товарищам). Для Сталина ленинская оценка в этой области была крайне важна, имела гигантское значение как чисто личное, так и для поднятия авторитета Сталина в партии.
Все эти факты вместе взятые вызывают у Сталина, уже ранее складывавшееся решение – посвятить свою деятельность исключительно работе в России, уйти, оторваться от своего закавказского региона, выйти на широкую дорогу общероссийской политической деятельности.
Поездки за границу, в Австро-Венгрию, столь сходную своими общими условиями национальных
