— Ты пьяный? — спросила она.
— Ничуть. Помоги мне влезть.
— Не надо, Шелл. Джордж должен появиться с минуты на минуту. Тебе от меня что-то нужно? Вот это да!
— Мне нужно с тобой поговорить. Я боюсь, что ваш телефон прослушивается. Выведала ты что- нибудь у Джорджа и его дружков?
— Ага. Только лучше уходи. Джорджу это не понравится, — Глория улыбнулась мне. — Лучше бы он сейчас был на твоем месте.
Я глянул вниз, в бездонную черноту подо мной и все понял. Тогда ей бы не пришлось добиваться развода.
— Ладно, увидимся где-нибудь в другом месте, — сказал я. — Чтобы было удобней общаться.
— Здорово. Да, я узнала от Джорджа, что раз ты проявил сегодня утром ко мне интерес, мне надлежит с тобой кокетничать. И вытягивать из тебя.
— Вытягивать? Что значит — вытягивать?
— Ну, что ты делаешь в Акапулько. По-моему, Торелли тебя в чем-то подозревает. Сегодня у них на каком-то собрании что-то произошло.
— Знаю.
Мы поговорили еще, стараясь выражаться как можно короче, потому что у меня сильно ломило плечо, и я выяснил, что Торелли, который ничего не знал про меня наверняка, передал через Джорджа, чтобы Глория постаралась меня охмурить и тем самым спровоцировать мою гибель. Глории было предписано стать моей Матой Хари. Вот как обстояли на сегодняшний день дела, если, разумеется, Глория не лгала. Ну, а коль ей надлежало из меня вытягивать, значит, нам разрешается видеться. Разумеется, на законных основаниях, а не так, как в данный момент. В конце концов мы с ней условились встретиться в «Эль Пинаско», в ночном клубе отеля «Эль Энкантадо», где можно было пообедать со всеми удобствами.
Мы было решили, что Глория скажет Джорджу, будто я звонил ей в его отсутствие, но вспомнили про жучков. Я сказал ей, что позвоню через несколько минут, прикинусь пылким Ромео, изнывающим от безделья в Акапулько и попрошу у нее рандеву.
С каждой секундой Глория нравилась мне все больше и больше, однако, будучи скованным в движениях, я не мог воспользоваться ни ее близостью, ни ее доступностью.
— Шелл, подумать только, ты подвергал себя такому риску только для того, чтобы со мной поговорить.
— Ну, я еще...
— Ты такой милый, Шелл. Джордж сроду бы на такое не осмелился.
Я начал было объяснять ей, что Джордж, несмотря на всю его тупость, обладает здравым смыслом, однако ее лицо было всего в каких-нибудь двух дюймах от моего и ей нужно было лишь слегка наклониться, чтобы заставить меня замолчать, что она и сделала. Ее поцелуй оказался так нежен, что я чуть было не замолчал навсегда. Хорошо, что он был нежен — настоящий страстный поцелуй мог увлечь меня в бездну.
Она оторвалась от моих губ и прошептала:
— Шелл, ты милый.
И опять потянулась к моим губам.
Когда тебя вот так целуют, трудно удержаться на ногах даже стоя на земле. Глория вытворяла одними своими губами такое, что дух захватывало, и я мог бы получить громадное наслаждение, не виси я теперь над бездной. Но даже в таком положении мне было здорово. Подтянувшись, я уцепился правой рукой за подоконник, отпустил барьер и уцепился за подоконник еще и левой рукой, оказавшись, что называется, распятым в воздухе. Но, Господи, зато я очутился еще ближе к ней. Мне страстно захотелось влезть в окно, но Глория отняла губы и сказала:
— Шелл, не глупи. Джордж вот-вот будет здесь.
— Джордж? Ну и пускай. Черт с ним, с Джорджем. Я сейчас влезу в окно и плевать я хотел на Джорджа.
— Он сию минуту здесь будет, — сказала Глория. — Увидимся в «Эль Пенаско», Шелл.
Я висел, уцепившись обеими руками за подоконник. Но ведь одну руку можно было освободить.
— О, Шелл, не надо, — взмолилась Глория и поцеловала меня так, что в сравнении с этим последний поцелуй был поцелуем сестры с братом. Я парил на высоте две сотни футов над океаном и был уверен в том, что если даже отпущу подоконник, все равно буду парить, правда, решил на всякий случай не разжимать пальцы. Все шло как нельзя лучше, пока я не скумекал, что в данный момент мне не удастся осуществить задуманное, так как вдруг хлопнула входная дверь. Это был Мэдисон Смерть-на-месте. Я не слышал, как он подъехал, зато отчетливо слышал его пудовые шаги, с каждым мгновением приближающиеся к нам.
— Глория! — рявкнул он. — Ты где? Здесь? Что случилось со светом? Эй, Глория!
В районе окна все пришло в бешеное движение. Мне с трудом удалось разжать объятия. Только я успел ухватиться обеими руками за подоконник и пригнуть голову, как в комнате вспыхнул свет. Я со страшной силой захотел очутиться на террасе, но в таком случае меня бы засветили. Честно говоря, сейчас я не верил в то, что мне вообще когда-нибудь удастся это сделать. Мои ноги болтались где-то на высоте террасы, напрягшиеся руки судорожно цеплялись за подоконник, сердце колотилось где-то во рту, тело висело в пустоте и было готово и любой момент переломиться в пояснице. Я чувствовал себя прескверно. Более того, я отдавал себе отчет в том, что вишу на волосок от смерти.
Глава 8
Итак, я глядел вниз и слушал шум прибоя, а шаги Джорджа все приближались.
— Салют, Глория, — сказал он. — Что ты делаешь на полу?
— Привет, Джордж, дорогой, — тут же отозвалась она. — Иди в кухню, я тебе приготовлю что- нибудь поесть.
Я слышал, как она вставала с пола. На мой левый глаз, который находился ближе к уровню окна, упала тень. Могу поклясться, что из-за этой тени я провис на целый дюйм ниже.
— Что ты делаешь на полу, Глория? — повторил свой вопрос Джордж.
— Я... я просто глядела в окно, Джордж. Любовалась видом.
— А разве там что-нибудь видно?
— Да, конечно. Мне нравится вид в темноте.
— Да? Дай-ка я погляжу.
— Нет! — почти что выкрикнула она, и я подумал: ну вот ты и допрыгался. Скотт. На твоем памятнике напишут: «Он умер мучительной смертью».
— Нет, дорогой, тебе не понравится, — быстро нашлась Глория. — Там... что-то жгут. Откуда-то, фу, так ужасно воняет.
Ха, это воняло от меня.
Я не слышал их разговора, в котором, похоже, не содержалось ничего для меня интересного, зато я услышал шаги. Если это были шаги Джорджа, собравшегося выглянуть в окно, то он скоро узнает, что я без боя не сдамся: я собрался плюнуть ему в глаза. Однако шаги удалялись. Наконец щелкнул выключатель, и все стихло.
Я вздохнул. Теперь я мог себе это позволить. Самое главное сейчас вернуться на террасу. Я хотел избежать даже мелких ошибок, потому что в моем положении любая мелкая ошибка могла обернуться большой бедой, но я не знал, с чего начать. До сих пор я не представлял, что от двух рук и двух ног зависело все остальное тело. В конце концов я оторвал от выступа одну ногу и стал медленно поднимать ее вверх, как неуклюжий акробат, пытающийся достать ногой голову, и наконец поставил ее на барьер. Убедившись, что она стоит там уверенно, я согнул колено, напрягся, оттолкнулся от подоконника и,
