к твоим делам, и не могу с собой ничего поделать.
— Да что ты взяла себе в голову? Послушай, просто мы по-разному воспринимаем какие-то вещи, Бетти. Ну и что? В моих делах нет ничего такого страшного. Сама убедишься, уверяю тебя.
Бетти пожала плечами — вся ее поза вызывала сомнение и недоверие. Тони заговорил, захлебываясь, давясь словами:
— Я никого не заставляю делать ничего такого, чего они сами не хотели бы, поверь мне. Я всего лишь управляющий, руковожу бизнесом, и только. Я уже, не хвалюсь, добился важного положения, а пойду еще выше. Я зарабатываю достаточно, чтобы ты имела все, что ни пожелаешь... — Тони глубоко вдохнул и решительно подытожил: — Как бы то ни было, ты должна стать моей женой.
— Нет, Тони. Хочу, но не выйду за тебя, если ты... не оставишь свое ремесло, ты же напористый, не глупый, найди какую-нибудь работу, как все нормальные люди...
— Перестань, — бросил он, еле сдерживая подступающий гнев. — Ты хочешь, чтобы я стал замызганной рабочей лошадкой, чтобы я отправлялся в контору рано утром и получал пятьдесят баксов в неделю? Чем, черт возьми, я должен, по-твоему, заняться? Продажей поздравительных открыток? Мойкой посуды? Или чисткой обуви? Ты прекрасно знаешь, я не смогу делать ничего подобного. Я только-только выбиваюсь наверх, у меня отличное начало карьеры. Я стану большим человеком, милая, это правда. Мы разбогатеем. И я хочу разделить свой успех с тобой, и только с тобой, дорогая.
— Тони, как тебе втолковать? Я не могу выйти за тебя, пока ты... пока ты делаешь деньги на... ну, зарабатываешь таким противным, грязным делом.
— Грязным? Ты сбрендила, подруга? Послушай, черт побери! Ты знаешь, что я не могу бросить начатое. Когда ты, наконец, повзрослеешь?
— Не говори так, Тони. Я люблю тебя, но мне не нравится то, чем ты занимаешься. Я этого в себе не преодолею и не потерплю.
Тони задохнулся, вытаращился на нее, поигрывая желваками, потом спросил:
—Бетти, скажи, ты хочешь выйти за меня?
— Да, Тони, если...
— Никаких “если”! Я имею в виду, прямо сейчас. За такого, какой я есть? И такая, какая ты есть? Давай поженимся без всякого там дурацкого хныканья по поводу того, что хорошо и что плохо, что грязно и что чисто. Прямо сию минуту.
— Я не могу, Тони. Я...
Тони вскочил на ноги — выдержка явно изменяла ему.
— Тебе не нужен мужчина, Бетти. Тебе нужен слизняк, комок глины, нечто такое, из чего ты могла бы лепить то, что твоей душе будет угодно. Завтра тебе в голову придет другая идея, и ты начнешь сотворять нечто совсем иное. Ты хочешь заполучить не человека, а куклу — без мозгов, без воли, без яиц.
Тони стоял, сжимая кулаки, глядя на нее сверху вниз, сознавая, что не сможет жить своей привычной жизнью и одновременно иметь при себе Бетти, не сможет сломать себя, стать другим даже ради нее. Боль, досада, гнев жгли его изнутри.
Господи, какая же это мука — любить ее!
— Тони, возьми себя в руки, не надо сердиться, — умоляюще попросила Бетти.
— Не надо сердиться?! — взорвался Тони. — Чего ты хочешь от меня? Чтобы я перевернулся? Сальто-мортале, да? Я прошу твоей руки, но, оказывается, я недостаточно джентльмен для тебя, я всего лишь грязный подонок. Словно одним своим появлением здесь я грязню вашу долбанную Напу. Да мне самому тошно от тебя, чистюля!
— Тони, пожалуйста, уймись, ты не знаешь, что...
— Я знаю, что напрасно потерял массу времени, связавшись с тобой. Господи боже мой, ты же не можешь глянуть дальше своего мертвого и вонючего городишки. Тебе место в монастыре, где ты ласкала бы сама себя и думала прекрасные думы о рае небесном. Или в музее среди ерундовых экспонатов.
— Тони, перестань! Я не потерплю таких разговоров!
— Ах не потерпишь? Так какого рожна тебе надо? Чтобы я пообещал тебе: поедем со мной, и я вступлю в Армию спасения и буду наставлять на путь истинный сопливых грешников? Что я буду зачитываться Библией и мы на ночь расположимся в отдельных кроватях и даже в разных комнатах? Черт, в разных домах! В кварталах?.. Ну что ж, детка, я сгину, и на этот раз можешь быть спокойна — я не вернусь.
Бетти встала, подошла к нему, положила руки ему на плечи:
— Тони, неужели ты не можешь ничего понять? Неужели не хочешь хотя бы попытаться задуматься над тем, что я хочу сказать, попробовать прислушаться к моей точке зрения? Я не смогу прожить всю жизнь с мужчиной, который...
— Оставим это, — резко бросил Тони. — Только не читай мне проповедей. Послушай, миленькая, ты все путаешь. Ты такая холодная на вид, что я был бы в восторге, если бы ты хоть чуть-чуть оттаяла. Я был прав — ты обалденная. Ты бы с успехом отмыла бы меня в одном из моих борделей.
Бетти уронила руки, побледнела, отстранившись от него.
Тони заметил боль и слезы в ее глазах, горькие складки, исказившие ее рот. Глаза видели, а натура бунтовала: поскольку Бетти причинила ему боль и привела в ярость, он испытал извращенное желание причинить ей еще большую муку, сознавая, что должен отрезать по живому, отделаться от нее раз и навсегда, бесповоротно. Иначе придется жить как на раскаленной сковородке — в неизбывной и нестерпимой муке, которая ломала и корежила его все последние дни.
Свирепо глядя на нее, Тони злобно цедил:
— Тебя шокирует мой образ жизни, крошка? А не должен бы. Я никогда не скрывал, что из себя представляю. Я всего лишь крупный сводник, милочка, честный продавец плоти и полагал, что смогу заполучить для этой цели и тебя. Ведь я уже отправил парочку твоих радостных подружек в бордели — Руф и Джун. Ты, должно быть, соскучилась по ним. Но ты безнадежна. Я, хоть и тугодум, сообразил-таки, что к чему. Так что конец — делу венец. — Тони задохнулся, смолк, пробежал взглядом вверх и вниз по ее телу. — Да, я мог бы многое сделать для тебя, детка. Еще двадцать девочек, таких, как ты, — и я позволил бы себе уйти на пенсию.
Ее сжатые в ниточку алые губы резко выделялись на побелевшем лице. Бетти размахнулась и попыталась дать ему пощечину, но Тони перехватил и сжал ее руку. Она сверлила его широко раскрытыми сверкавшими глазами, судорожно, бурно дышала приоткрытым ртом.
Несколько долгих секунд они мерили друг друга взглядами, не издавая ни звука, сознавая, что видятся в последний раз, потом Тони отпустил ее руку, круто повернулся на каблуках и ушел.
Тони повернул ключ в замке и вошел в свою квартиру, едва ли сознавая, зачем он вернулся. У него было такое ощущение, словно часть его уже умерла. Более того, ему в голову пришла сумасшедшая мысль, будто что-то внутри его отмерло и разлагается, а вскоре смрад гниения достигнет горла и ноздрей и вызовет рвоту. Он увидел торопливо семенящую к нему Марию. Из-за ее плеча он разглядел кого-то, сидящего на кремовом диване, — Анджело, мать его.
Тони тряхнул головой, будто прогоняя пелену перед глазами. Слишком много мыслей перемешалось в его издерганном мозгу. Мария что-то лепетала, но он не слушал ее, уставившись на Анджело.
— Что ты здесь делаешь? — прорычал Тони, не замечая, что обращается к боссу на “ты”.
Анджело вскочил с дивана:
— Где, черт побери, ты пропадал, Ромеро? Уже первый час.
— Ну и что? Да, первый. Что дальше? Я спросил, что ты здесь делаешь?
— Это же очевидно, Ромеро, разве нет? Я пытался найти тебя. И следи за собой, когда разговариваешь со мной!
Тони перевел взгляд с Анджело на Марию и обратно — они оба показались ему растрепанными.
— Верно, — Тони обнажил зубы, — достаточно очевидно. Даже не знаю, чего это мне взбрело в голову спрашивать. Теперь я правильно излагаю мысль?
На лице Анджело появилось жесткое выражение.
— Я хочу потолковать с тобой, Ромеро. Через полчаса жду тебя в конторе.
