– А тот омут? Неужели не помнишь? Однажды, лунной ночью, ты нырнул в него…
– Тогда я был молодым и глупым.
– Ну и что? А сейчас ты старый и глупый.
– Я раньше думал, что единороги более… э-э, пушистые.
– Только не позволяй их чарам завладеть тобой! Смотри в оба! Ты должен видеть только то, что у тебя перед глазами! А перед глазами у тебя большущая животина с чертовски острым рогом на башке!
Единорог начал бить копытом.
Ноги матушки коснулись настила моста.
– Он случайно попал сюда и не может вернуться, – продолжала она. – Не будь нас двое, он бы уже бросился в атаку. Ага, мы примерно на середине моста…
– В реке много талого снега, – с сомнением в голосе заметил Чудакулли.
– Да, встречается, – кивнула матушка. – Ладно, увидимся у плотины.
И исчезла.
У единорога, который до сего момента никак не мог выбрать, на кого бы броситься, остался только один выбор в лице Чудакулли.
А до одного единорог считать умел.
Он опустил голову.
Чудакулли никогда не нравились лошади, здравомыслие не относилось к сильным чертам характера этих животных.
Когда единорог бросился вперед, Чудакулли перепрыгнул через парапет и безо всякой аэродинамической грациозности полетел в ледяные воды реки Ланкр.
До театра библиотекарь был сам не свой. На театральных премьерах его всегда можно было найти в первом ряду, а некие анатомические особенности позволяли библиотекарю хлопать в два раза громче и кидаться арахисовыми скорлупками в два раза дальше.
Но сейчас библиотекарь чувствовал себя обманутым. Ланкрская библиотека сплошь состояла из толстых томов по этикету, разведению скота и управлению хозяйством – ничего интересного! Как правило, королевские семьи не отличались любовью к чтению.
И от Представления он ничего особенного не ждал. Библиотекарь заглянул за мешковину, служившую стенкой гримерной, и увидел там с полдюжины коренастых мужчин, яростно спорящих друг с другом. Похоже, сегодня не получится насладиться трагическим искусством, хотя всегда существовала возможность, что один из них влепит другому по роже тортом[28] .
Библиотекарю удалось занять в первом ряду целых три места. Люди с удивительной готовностью уступали ему места, просто уступали, и все. Потом, исчезнув на пару минут, он вернулся с пакетиком арахиса. Никто не знал, где библиотекарь берет арахис.
– У-ук?
– Нет, спасибо, – отказался Думминг Тупс. – Меня от них пучит.
– У-ук?
– Уважаемые зрители! Сегодня мы разыграем для вас превеселое Представление! Ого-го! Опилки и патока! Набей свою селедку и покуривай!
– Нет, думаю, ему тоже не хочется, – сказал Думминг.
Занавес поднялся, вернее, был отодвинут в сторону пекарем Возчиком.
Представление началось.
Библиотекарь взирал на сцену со все усиливающейся тоской. Представление было просто поразительным. Обычно он не возражал против плохой актерской игры – при условии, что достаточное количество кондитерских изделий летало по воздуху. Но эти люди вообще не умели играть – ни хорошо, ни плохо. А бросаться тортами никто, похоже, не собирался.
Он достал из кулька орех, задумчиво повертел его в пальцах, внимательно рассматривая левое ухо Портного, второго ткача…
И вдруг почувствовал, как все волосы на его теле встают дыбом. На орангутане это выглядит очень круто.
Библиотекарь посмотрел на холм, высящийся позади «актеров», и глухо заворчал.
– У-ук?
Думминг ткнул его локтем.
– Тихо ты! – прошептал он. – По-моему, они начинают вживаться в роли…
Актер в соломенном парике что-то произнес, и по ланкрскому театру прокатилось странное эхо.
– Что-что она сказала? – спросил Думминг.
– У-ук!
– Как это у них получилось? Отличный эффект, просто…
Думминг неожиданно замолчал.
А библиотекарь вдруг почувствовал себя очень-очень одиноким.
Взгляды всех зрителей были направлены на травяную сцену.
Он помахал волосатой рукой перед глазами Тупса.
Воздух над холмом колыхался, а трава на склоне двигалась так, что у орангутана заболели глаза.
– У-ук?
На холме, между камнями, повалил снег.
–
Маграт по-прежнему сидела в своей комнате. От нечего делать она решила распаковать подвенечное платье.
Кстати, платье…
Могли бы с ней посоветоваться. В конце концов, оно предназначается именно для нее…
…Хотя, конечно, она девушка самостоятельная и совсем не нуждается в подобных глупостях…
…Но
Она приложила к себе платье и критически осмотрела его.
На стене висело маленькое зеркало. После определенной внутренней борьбы Маграт наконец сдалась и решила примерить наряд. Не то чтобы она собиралась надеть его завтра. Но если бы она его не примерила, то всю жизнь потом мучилась бы, не зная, как оно на ней сидело. Платье подошло. Вернее, не подошло, но весьма и весьма привлекательным образом. Сколько бы Веренс ни заплатил за него, деньги он потратил не зря. Портной продемонстрировал настоящее искусство, платье интригующе облегало в принципе не облегаемую Маграт и вздымалось там, где у самой Маграт вздыматься было нечему. Лента фаты была украшена цветами. «Еще раз я не разрыдаюсь, – сказала себе Маграт. – О нет, я останусь рассерженной. И буду сердиться все сильней, пока не приду в ярость, а когда они вернутся, я… …И что я сделаю?»
Она могла попытаться проявить равнодушие. Могла величественно пройти мимо… платье как нельзя кстати… и преподать им урок.
И что потом? Оставаться здесь нельзя, ведь скоро все всё узнают. Обязательно узнают. О письме. Новости распространялись по Ланкру быстрее, чем скипидар по больному ослу.
Ей придется уехать. Может, удастся найти местечко, где нет своей ведьмы, и начать все с начала? Хотя сейчас Маграт предпочла бы любую другую профессию, если бы для экс-ведьмы таковая существовала.
