Движущиеся картинки (пер. В.Вольфсон под ред. А.Жикаренцева)

И тут его осенило.

Он взглянул на борзую, открыл пасть, собираясь заговорить, но вовремя спохватился и сумел-таки превратить несказанные слова в вопросительный «гав».

– Мне эта идея пришла в тот вечер, когда я повстречал тебя с собакой, – продолжал Достабль. – Люди любят животных, сказал я себе. Я сам люблю собак. Вокруг собаки сформировался удачный образ. Жизнь спасает. Лучший друг человека, ну и так далее.

Виктора ошпарил яростный взгляд Гаспода.

– Гаспод вообще очень понятлив, – заметил он.

– Это естественно, иначе ты думать и не можешь, – снисходительно сказал Достабль. – Но приглядись сейчас к ним обоим. С одной стороны – умное, проворное, красивое животное, а с другой – блохастый кабысдох. Ну разве тут можно проводить какие-либо сравнения? «Чудо-пес» отрывисто тявкнул:

– Где я?

Хороший мальчик Лэдди, хороший. Гаспод закатил глаза.

– Вот видишь? – усмехнулся Достабль. – Найти хорошее имя, немного потренировать, и готово – родилась звезда. – Он хлопнул Виктора по спине. – Рад-тебя-видеть-рад-тебя-видеть-захо-ди-в-любое- время-только-не-слишком-часто-да-вай-как-нибудь-пообедаем-вместе-а-теперь-сту-пай. Эй, Солл!

– Иду, дядя.

Виктор вдруг остался один – если не считать двух собак и целой толпы народа. Он вынул изо рта сигару, плюнул на ее тлеющий кончик и аккуратно спрятал окурок за каким-то цветочным горшком.

– Тоже мне, звездун… – с бесконечным презрением произнес негромкий голос снизу.

– Что сказал? Где я?

– Нечего на меня смотреть, – сказал Виктор. – Я здесь ни при чем.

– Нет, ты только взгляни на него. На какой живодерне его отыскали?

– Хороший мальчик Лэдди.

– Пошли, – позвал Виктор. – Мне через пять минут надо быть на площадке.

Гаспод потрусил за ним, что-то бормоча сквозь гнилые зубы. Время от времени до слуха Виктора доносились характеристики типа: «старый половик», «лучший друг человека» и «чудо-клятый-пес». Наконец, ему надоело это слушать.

– Ты просто завидуешь, – сказал он.

– Кому? Этому щенку-переростку с коэффициентом умственного развития в одну цифру? – прошипел Гаспод.

– Зато с блестящей шерстью, с холодным носом и, наверное, с родословной куда длиннее твоей ру… моей руки, – закончил Виктор.

– С родословной? Родословной? Да что это такое – родословная? У меня тоже, знаешь ли, был отец. И два деда. И четыре прадеда. И многие из них были одной породы. Так что не надо мне рассказывать о родословных! – заявил Гаспод.

Он приостановился, чтобы задрать ногу у опоры новой вывески «Мышиный Век Пикчерз».

На появление этой вывески Томас Зильберкит отреагировал. Придя этим утром, он увидел, что рукописная табличка «Интересные и Поучительные Картинки» исчезла, а на ее месте появился этот огромный щит. Сейчас он сидел в конторе, обхватив голову руками, и пытался убедить себя, что это была его идея.

– Голывуд меня призвал, – бурчал Гаспод, и в голосе его слышалась жалость к себе. – Я пришел на зов, а они взяли этого мохнатого дылду. Он, наверное, будет работать за тарелку мяса в день.

– Послушай, а может, Голывуд не для того тебя призвал, чтобы ты здесь стал чудо-псом? – предположил Виктор. – Может, у него на тебя другие виды?

«Это нелепо, – тут же подумал он. – Почему мы так говорим о Голывуде? Какие у него могут быть виды? Он вообще не может призывать. Конечно, есть такая штука, как ностальгия, но нельзя испытывать ностальгию по месту, где никогда прежде не был. Люди ушли отсюда несколько тысяч лет тому назад». Гаспод понюхал стену.

– Ты говорил все, как я учил? – спросил он.

– Да. Достабль очень расстроился, когда я пообещал, что пойду в «Алхимики Бразерс».

Гаспод хихикнул.

– А ты сказал ему про устный контракт – что он не стоит бумаги, на которой напечатан?

– Да. А он сказал, что не понял, что я имею в виду. Но дал мне сигару. А еще сказал, что скоро оплатит мне и Джинджер поездку в Анк-Морпорк. Он, мол, думает об очень большой картинке.

– Что за картинка? – подозрительно спросил Гаспод.

– Этого он не открыл.

– Слушай, приятель, – заговорил Гаспод, – Достабль делает состояние. Я сосчитал. У Солла на столе пять тысяч двести семьдесят три доллара и пятьдесят два пенса. И это заработал ты. Точнее, вы с Джинджер на пару.

– Вот это да!

– Значит, так. Нужно, чтобы ты выучил несколько новых слов, – сказал Гаспод. – Справишься?

– Надеюсь.

– Процент от сборов. Вот. Ну что, запомнишь?

– Процент от сборов, – повторил Виктор.

– Молодец.

– А что это значит?

– Не твоя забота. Ты просто должен сказать, что тебе это нужно. Когда придет время.

– А когда придет время?

Гаспод ядовито ухмыльнулся:

– Думаю, этот момент наступит, когда Достабль уже набьет себе рот, но еще не успеет все проглотить.

Голывудский холм бурлил жизнью, как самый настоящий муравейник. На оконечности, прилегающей к взморью, а именно в павильонах «Универсаль Студио», была запущена в производство картина под названием «Третий гном». На «Микролит Пикчерз», где традиционно заправляли гномы, полным ходом шла работа над кликом «1457. Золатадабыччики», по завершении которого предполагалось снимать «Залатую лехарадку». Персонал «Ворнар Пикчерз» не покладая рук трудился над «Любофью в сирале». Ну а заведение Боргля было битком забито круглые сутки.

– Понятия не имею, как все это будет называться, но мы делаем картинку, как какая-то там девчонка отправилась за помощью к волшебнику. Там еще дорога такая желтая. Наверное, под конец все герои заразятся желтухой, а волшебник их вылечит, – рассказывал своему соседу в очереди человек, загримированный под льва ровно наполовину.

– Разве в Голывуде уже появились волшебники?

– Да нет, ты не так меня понял. Тот волшебник вообще ничего о магии не знает.

– Ну, я-то думал!…

Звук! Его появления затаив дыхание ожидал весь Голывуд. В ангарах алхимиков, раскиданных по всему холму, денно и нощно кипела работа; алхимики перекрикивали попугаев, дрессировали говорящих скворцов, сооружали замысловатые сосуды, предназначенные для отлова звука, в которых его можно было бы осторожно, не причиняя вреда, взболтать и в надлежащий момент выпустить на волю. Как следствие, в несвоевременное громыханье взрывающейся октоцеллюлозы вплетались теперь еще и всевозможные стенания, а также истошные вопли, когда какой-нибудь разъяренный попугай путал чей-то палец с орешком.

Попугаи не оправдывали возлагавшихся на них надежд. Хоть они и были наделены способностью запоминать и худо-бедно воспроизводить сказанное, их, однако, нельзя было выключить, а потому они продолжали болтать все подряд, не только перевирая услышанное, но и выдавая поразительно складные