библиотекарь и был.
Аркканцлер устремил на него долгий, пытливый взгляд. Улыбка на лице казначея начала медленно стекленеть.
– Библиотекарь что, мартышка? Казначею понадобилось немало времени, чтобы все объяснить, после чего аркканцлер спросил:
– То есть ты хочешь сказать, что некогда этот тип вдруг превратился в мартышку?
– Именно. В библиотеке случилась небольшая авария. Взрыв, выброс магии. Только что был человек, и вдруг – орангутан. Только не стоит называть его мартышкой, мэтр. Он – обезьяна.
– Не один ли черт?
– По-видимому, нет. Он делается весьма агрессивен, когда его называют мартышкой.
– То есть у него нет привычки показывать людям задницу?
Казначей зажмурился и содрогнулся:
– Нет, господин. Ты путаешь его с гиббоном.
– А-а… – аркканцлер призадумался. – Может, здесь еще какие обезьяны работают? Ты предупреди.
– Нет, мэтр. Только библиотекарь, мэтр.
– Обезьянам – отказать. Знаешь, нельзя нам этого. Нельзя, чтобы здоровущая волосатая тварь шастала по всему Университету, – решительно заявил аркканцлер. – Избавься от него.
– О нет! Ни в коем случае! Это лучший из всех библиотекарей, какие у нас были. И экономически мы выигрываем.
– Каким образом? Сколько мы ему платим?
– Мы ему платим бананами и орешками, – быстро ответил казначей. – А кроме того, только он один и знает, как работает библиотека.
– Тогда превратите его обратно! Тебе бы, например, хотелось провести всю жизнь в облике мартышки?
– В облике обезьяны, аркканцлер. Боюсь, он остался обезьяной исключительно по собственному желанию.
– А ты откуда знаешь? – подозрительно осведомился аркканцлер. – Он что, говорить умеет?
Казначей в нерешительности помолчал. Из-за библиотекаря вечно возникали недоразумения. Все так привыкли к нему, что уже было трудно представить себе то время, когда библиотекой не заведовала обезьяна с желтыми клыками и силой трех взрослых мужчин. Ненормальное всегда становится нормой – главное, дать ему немножко времени. Но когда рассказываешь о чем-нибудь таком кому-то постороннему, твои слова выглядят, мягко скажем, странными. Казначей нервно откашлялся.
– Он умеет говорить «у-ук», аркканцлер, – сообщил он.
– И что это значит?
– Это значит «нет», аркканцлер.
– А как звучит «да»?
Вот этого вопроса казначей и боялся.
– «У-ук», аркканцлер, – ответил он.
– Этот «у-ук» такой же, как первый «у-ук».
– О, нет, нет! Уверяю. Интонации абсолютно другие. Просто здесь нужна привычка… – Казначей развел руками. – Мы, наверное, приноровились понимать его, аркканцлер.
– Что ж, по крайней мере, он держит себя в хорошей форме, – ядовито заметил аркканцлер. – Не то что вы, остальные. Я сегодня утром вошел в Магическую, а там полно храпящих стариков!
– Это старшие волшебники, господин. Они, я бы сказал, в отличной форме.
– В отличной форме?! У декана такой вид, словно он тоже превратился, как и библиотекарь. Только этот превратился в кровать.
– Но, мэтр, – снисходительно улыбаясь, возразил казначей, – выражение «быть в форме», насколько я понимаю, означает «соответствовать своему назначению», а я бы сказал, что тело декана в высшей степени соответствует своему назначению – весь день проводить сидя и обильно питаться.
Казначей позволил себе слегка улыбнуться. Взглядом, брошенным на него аркканцлером, можно было колоть лед.
– Это шутка? – спросил он с подозрительностью человека, для которого выражение «чувство юмора» останется непонятным, далее если вы убьете час на объяснения, водя указкой по рисункам и диаграммам.
– Всего-навсего выражаю свое мнение, мэтр, – осторожно заметил казначей.
Аркканцлер покачал головой:
– Не выношу шуток. И не терплю типов, которые вечно пытаются острить. Это все от сидячего образа жизни. Несколько двадцатимильных пробежек – и декан станет другим человеком.
– Пожалуй, – согласился казначей. – Мертвым.
– Зато умер бы здоровым.
– Да, но все же умер бы.
Аркканцлер недовольно поворошил бумаги у себя на столе.
– Разгильдяйство. Кругом разгильдяйство. Весь Университет развалили. Люди сиднем сидят целыми днями, в мартышек, понимаешь, превращаются. Вот нам, когда я был студентом, даже в голову не приходило превращаться в мартышек!
Он с досадой взглянул на казначея.
– Ну, чего тебе? – резко спросил он.
– Что-что? – растерялся казначей.
– Тебе ведь от меня что-то было нужно. Ты о чем-то пришел меня попросить. Наверное, потому, что я здесь единственный, кто не спит без задних ног и не лазает с воплями по деревьям, – добавил аркканцлер.
– Э-э. По-моему, аркканцлер, это все-таки гиббоны.
– А? Кто? Да что за чушь ты несешь? Казначей выпрямился. С какой стати он должен терпеть такое обращение?
– На самом деле, господин, я пришел, чтобы поговорить об одном из наших студентов, – холодно произнес он.
– Студенты? – рявкнул аркканцлер.
– Да, мэтр. Ну, такие тощие, с бледными лицами. Мы ведь
– А мне казалось, у нас есть люди, которые ими занимаются.
– Преподаватели. Конечно. Но бывают особые случаи… Словом, аркканцлер, у меня здесь результаты экзаменов, может, взглянешь?
Стояла полночь – не та полночь, что накануне, но во многом на нее похожая. Старый Том, безъязыкий колокол на башне Университета, беззвучно пробил двенадцать раз.
Дождевые тучи выцедили на город последние скудные капли. Под считанными влажными звездами кис Анк-Морпорк, самый реальный из всех городов, реальнее только кирпич.
Думминг Тупс, студент Незримого Университета, отложил книгу и крепко растер лицо.
– Ну, ладно, – сказал он. – Спроси меня что-нибудь. Давай. Спрашивай что хочешь.
Виктор Тугельбенд, еще один студент Незримого Университета, взял свой потрепанный «Некротеликомникон в Переложении для Студентов с Экспериментально-Практическим Задачником» и наобум открыл его. Виктор лежал на койке Думминга, вернее, упирался в нее лопатками, а тело его вытянулось вверх по стене – обычная поза отдыхающего студента.
– Ладно, – сказал он. – Давай. Готов? Итак… ага! Внемерное чудовище с характерным криком «Чонадочонадочонадо».
– Йоб Шоддот, – не раздумывая ответил Думминг.
– Верно. Какой пытке чудовище Шуп Аклатеп, Инфернальная Звездная Жаба с Миллионом Жабят, обычно подвергает свои жертвы?
