– Как это?
– Ну, как… Представь, что снимаешься в клике…
Достабли – дядя с племянником – обменялись быстрыми взглядами. В следующий же миг Солл соорудил около лица рамку из пальцев на манер глазка ящика для картинок, а Достабль, после тычка в бок, тут же приставил руку к голове племянника и начал вращать невидимую ручку, укрепленную где-то в его ухе.
– Крути! – крикнул он.
Дверца кареты все-таки распахнулась. Толпа дружно вздохнула, словно некая огромная гора пробудилась к жизни. Виктор спустился, поднял руку, помог Джинджер сойти со ступенек.
Толпа захлебнулась в приветственном кличе.
Профессор современного руносложения, борясь с возбуждением, укусил собственные пальцы; завкафедрой издал странный горловой звук.
– Помнишь, ты говорил, что молодой человек не может и мечтать о лучшей профессии, чем стать волшебником? – спросил он.
– У настоящего волшебника в жизни должна быть одна-единственная страсть, – пробормотал декан. – Ты знаешь об этом.
– Да, об этом я знаю.
– Я, вообще-то, имел в виду магию. Заведующий кафедрой всмотрелся в идущие навстречу толпе фигуры:
– Слушай… А ведь это действительно наш Виктор. Клянусь, это он.
– Какая мерзость, – поморщился декан. – Парень мог стать волшебником, а вместо этого предпочел юбки.
– Да, глупец, жалкий глупец, – пробормотал профессор руносложения, испытывая, правда, некоторые перебои с дыханием.
Последовал общий горестный вздох.
– Согласитесь, она, что ни говори, – сказал завкафедрой, – м-мм… лакомый кусочек.
– Я – пожилой человек, – проговорил сзади скрипучий голос, – поэтому если кто-то загораживает мне то, что мне очень хочется разглядеть, этот кто-то может заработать удар по… м-м… незащищенной части тела.
Волшебники мигом расступились, пропуская вперед кресло-убийцу. Приняв ускорение, оно сумело остановиться, только заехав на край ковра, а по пути украсило синяками немереное количество лодыжек.
Челюсть Сдумса начала медленно отвисать.
Джинджер схватила Виктора за руку.
– Видишь ту группу толстых старичков в накладных бородах? Они так машут тебе, – произнесла она сквозь лучезарную улыбку.
– По-моему, это волшебники, – пробормотал он, улыбаясь ей в ответ.
– А один даже подпрыгивает в своей коляске и орет «Эге-гей!», «Так держать!» и «Молодцом!».
– Между прочим, это самый старый волшебник в мире, – сказал Виктор, делая ручкой одной полной даме, которая тут же схватилась за сердце.
– О боги! Представляю, что он выделывал лет пятьдесят назад.
– Ну, начнем с того, что ему тогда было восемьдесят[24]. Только не надо посылать ему воздушные поцелуи!
Толпа надрывалась, стремясь показать, как она довольна происходящим.
– По-моему, он очень милый.
– Прошу тебя, маши ручкой и улыбайся.
– Мне сейчас будет дурно! Ты видишь, сколько людей ждет, чтобы их нам представили?!
– Вижу, – спокойно сказал Виктор.
– Но все они – сливки общества!
– Прекрасно. Мы тоже сливки. Во всяком случае, у меня такое ощущение.
– Это еще почему?
– Потому что мы сейчас стали тем, кто мы есть. Помнишь, ты объясняла мне это у моря? Мы выросли настолько, насколько нам суждено было вырасти. И это именно то, чего ты хотела. Мы…
Он сбился с мысли.
Тролль, поставленный у дверей «Одиоза», помешкав, все же отдал им честь. Шлепок, с которым пальцы его стукнулись об ухо, на миг заглушил гомон толпы…
Гаспод стремительно удалялся прочь с места событий. Лэдди почтительно трусил следом. Ни Лэдди, выпрыгнувший из экипажа, ни вывалившийся оттуда Гаспод не произвели на толпу ни малейшего впечатления.
– Знаешь, мне совсем не улыбается провести ночку в какой-нибудь выгребной яме, – бурчал на ходу Гаспод. – Это большой город. Голывуд – совсем другое дело. Так что держись ко мне поближе, малыш, и тогда не пропадешь. Сначала заглянем к черному ходу «Реберного дома Харги». Там меня все знают. Договорились?
– Молодец Лэдди!
– Ага, – кивнул Гаспод.
– Ты обратила внимание, как он одет? – поинтересовался Виктор.
– Камзол из красного бархата с золотыми аксельбантами, – выговорила Джинджер краешком рта. – Но штаны ему все равно не помешали бы.
– Ну дела!… – пробормотал Виктор.
Они прошествовали в залитое ослепительным светом фойе «Одиоза».
Безам постарался на славу. Тролли и гномы не зря трудились всю ночь напролет, наводя последний глянец.
Все было, как полагается, – портьеры из красного плюша, колонны, зеркала.
Пухлые херувимчики и вазы с фруктами, все покрытые ровной позолотой, встречались буквально на каждом шагу.
Такие же ощущения должны возникнуть у человека, угодившего вдруг в коробку дорогого шоколада.
Или окунувшегося в кошмар. Виктор уже был готов к тому, что вот-вот раздастся грохот прибоя и портьеры на глазах рассыплются в пыль.
– Ну и дела… – повторил он.
– Что с тобой стряслось? – процедила Джинджер, не отрывая взгляда от шеренги важнейших особ города, которые смиренно ожидали великой чести.
– Потерпи немного, сама поймешь, – сипло произнес Виктор. – Это ведь Голывуд! Голывуд, перенесенный в Анк-Морпорк!
– Допустим, но…
– Ты что, ничего не помнишь? А та ночь в холме? Перед тем как мы тебя разбудили?
– Нет, я же тебе говорила…
– Тогда потерпи – и все поймешь, – повторил Виктор, бросая взор на празднично оформленную дощечку на стене.
«Три сеанса в день!» – возвещала она. Виктору вспомнились песчаные дюны, древние мифы и, разумеется, омары с клешнями.
Картография в Плоском мире не относится к числу точных наук. Люди, приступавшие к составлению карт, были движимы лучшими побуждениями, однако вскоре они забывали обо всем на свете и начинали
