Маленькие боги (Мелкие боги)

Ом развернулся. — Я никогда не забываю лиц, приятель. Отвали, ясно? Пока у тебя есть что беречь?

Он вернулся к игре. — Извините? — сказал голос у его пояса. Он взглянул на очень большого тритона. — Да?

— Вы не должны были так поступать тут. Никаких Драк. Не здесь . Это правила . Если хотите подраться, у вас есть ваши люди чтобы биться с его людьми. — А ты кто?

— Я — Птанг-Птанг. — А ты — бог?

— Разумеется. — Да? И как много у тебя верующих?

— Пятьдесят один!

Тритон с надеждой взглянул на него, и добавил, — Это много? Не умею считать. Он указал на достаточно грубо отлитую фигурку на берегу Омнии и сказал: “Но тоже ставлю!'

Он взглянул на фигурку маленького рыбака. — Когда он умрет, у тебя будет только пятьдесят верующих, сказал он. — Это больше или меньше, чем пятьдесят один?

— На много меньше. — Действительно?

— Да. — Никто мне этого не говорил. Несколько дюжин богов смотрели на берег. Он с трудом вспомнил Эфебские статуи. Там была богиня с плохо сделанной совой. Верно. Ом почесал голову. Боги так не думают. Отсюда все кажется проще. Это всего-лишь игра. Забываешь, что там, внизу, это не игра. Умирают люди. Отрезаются куски. Мы тут, как орлы, подумал он. Иногда мы показываем черепахам, как надо летать. А потом удаляемся. Он сказал, обращаясь в основном к невидимому миру, “Там будут умирать люди”. Цортский Бог Солнца даже не удосужился оглянуться. — Для того они и нужны, сказал он. В руке он держал коробочку для костей, которая выглядела как человеческий череп с рубинами в глазницах. — О, да. сказал Ом. — Я забыл это, на время. Он взглянул на череп, потом повернулся к меньшей Богине Изобилия. — Что это, милашка? Рог изобилия? Можно взглянуть? Спасибо. Ом вытряхнул несколько фруктов. Потом кивнул Божественному Тритону. — Если бы это был ты, дружище, я бы нашел что-нибудь длинное и тяжелое. — А один это меньше, чем пятьдесят один? — сказал Птанг-Птанг. — Все равно, уверенно сказал Ом. Он оглянулся на затылок Цортского Бога. — Но у тебя тысячи, сказал Божественный Тритон. — Ты сражаешься за тысячи. Ом почесал лоб. — Я провел слишком много времени внизу, подумал он. — Я не могу перестать думать по-земному. — По-моему, сказал он, по-моему, если ты хочешь иметь тысячи, ты должен сражаться за одного. — Он похлопал по плечу Солнечного Бога. — Эй, светило?

Когда Бог оглянулся, Ом разбил рог о его голову.

* * *

Это не был нормальный удар грома. Это ухнуло, как вспышка супер-новой, лавина звуков, разрывающая небо. Песок взмыл и закружился над телами, простершимися ниц на берегу. Вонзилась молния, и ответные огни сорвались с острия пик и концов мечей. Симони вгляделся в грохочущую темноту. — Что за черт происходит? — Он толкнул простертое рядом тело. Это был Аргависти. Они взглянули друг на друга. Еще один удар грома раскатился по небу. Волны, обгоняя друг друга мчались на армаду. С ужасающей грацией корабли несло один на другой, выдерживая басовую ноту грома контрапунктом стонущего дерева. Сломанное рангоутное дерево с глухим звуком ударилось в песок у головы Симони. — Мы тут помрем, если останемся, сказал он. — Пошли. Они побрели через песок и водяную пыль, среди групп трясущихся и молящихся солдат, пока не уперлись во что-то твердое, полузаметенное. Они забрались в царящее под Черепахой спокойствие. Другие додумались до этой идеи прежде. Едва различимые фигуры сидели или лежали растянувшись в темноте. Урн удрученно сидел на ящике с инструментами. Разносился дух потрошеной рыбы. — Боги гневаются, сказал Борвориус. — Страшно разошлись, сказал Аргависти. — Мне хуже. — сказал Симони. — Боги? Ха!

— Не время для безверия, сказал Рхам-ап-Эфан. Снаружи шел град. — Лучшего и не придумаешь. — сказал Симони. Кусок рога изобилия рикошетом отскочил от крыши Черепахи, раскачивающейся на своих шипастых колесах. — Но за что на нас злиться? — сказал Аргависти. — Мы вершим их волю. Борвориус попытался улыбнуться. — Боги, да? сказал он. — Не можем ни сними, ни без них?

Кто-то толкнул Симони и протянул сырую сигарету. Это был Цортский солдат. Назло себе он затянулся. — Хороший табак, сказал он. — То, что растет у нас, на вкус как верблюжье дерьмо. Он передал сигарету дальше, следующей ссутуленной фигуре. — СПАСИБО. Борвориус откуда-то раздобыл фляжку. — Согласился бы пойти бы в ад, если бы внутри что-нибудь было? — сказал он. — Похоже, сказал Симони рассеянно. Потом заметил фляжку. — А, ты об алкоголе? Пожалуй. Но, какая разница. Я бы не пошел в огонь за священников. Спасибо. — Пошли дальше. — СПАСИБО. Черепаха затряслась от громового раската. — Г’н и’химбе бо?

Все посмотрели на сырую рыбу и выражение надежды на лице Фасты Бенжа. — Я могу собрать немного угольев в печке, сказал Урн через некоторое время. Кто-то похлопал Симони по плечу, вызывая странное чувство морозного покалывания и звона в ушах. — СПАСИБО. МНЕ ПОРА ИДТИ. Когда он взял фляжку, он почувствовал свист ветра, внезапное дыхание вселенной. Он оглянулся как раз вовремя, чтобы заметить, как волна подняла корабль и разбила о дюны. Ветер окрасил далекий вопль. Солдаты оглянулись. — Там были люди, сказал Аргависти. Симони выронил фляжку. — Пошли, сказал он. И ни один, когда они вырывали из пасти бури брусья, когда Урн применил все свои знания о рычагах, когда они шлемами подкапывались под обломки, не спросил, кого они выкапывают, или в какие униформы они одеты. Ветер принес туман, горячий и наполенный электрическими вспышками, а море по-прежнему бушевало. Симони вытащил рангоутное дерево, и заметил, что вес полегче, так как кто-то схватился за другой конец. Он взглянул в глаза Бруте. — Молчи, сказал Брута. — Это боги нас наказывают?

— Молчи!

— Я хочу знать!

— Так лучше, чем если бы мы сами себя наказывали, верно?

— Остались люди, которые уже никогда не выберутся из кораблей!

— Никто не говорил, что это будет приятно!

Симони оттащил кусок обшивки. Там был человек, доспехи и кожаные части были испорчены настолько, что ничего невозможно было определить, но живой. — Слушай, сказал Симони под порывом ветра. — Я не сдамся! Ты не победил! Я делаю это не для каких бы то ни было богов, существуют они, или нет! Я делаю это для людей! И прекрати так улыбаться ! Пара костей упала на песок. Мгновение они искрились и потрескивали на песке, а потом исчезли. Море успокоилось. Туман разорвался на клочья и исчез в никуда. В воздухе по-прежнему висела дымка, но хотя бы было видно солнце, пусть как более яркое пятно на куполе неба. Еще раз, снова, возникло ощущение, что вселенная затаила дыхание. Появились боги, прозрачные и мерцающие, в фокусе и нет. Солнце засияло на призраках золотых кудрей, крыльев и лир. Когда они заговорили, они заговорили в унисон, их голоса то вырывались вперед, то запаздывали, как всегда получается, когда группа людей старательно пытается воспроизвести нечто, что было велено сказать. Ом был в этой толпе, он стоял прямо позади Цортского Бога Грома с отстраненным выражением лица. Было заметно, пусть одному Бруте, что правая рука Бога Грома исчезала за его собственной спиной таким манером, словно кто-то держал ее выкрученной на грани боли. Что боги сказали, услышал каждый сражающийся на своем родном языке, в соответствии со своим собственным восприятием. Это сводилось к:

I. Это Не Игра.

II. Здесь и Сейчас, Вы Живы. А потом все кончилось.

* * *

— Ты станешь хорошим епископом, сказал Брута. — Я? — сказал Дидактилос. — Я же философ!

— Хорошо. Нам самое время обзавестись философом. — И эфебец!

— Хорошо. Ты сможешь придумать лучший способ управления страной. Священники не должны этим заниматься. Они не могут думать об этом должным образом. Как и солдаты. — Спасибо, сказал Симони. Они сидели в садике Ценобриарха. Высоко в небе кружил орел, высматривая нечто, что не было черепахой. — Мне нравится идея демократии. Должен быть кто-то, кому все не доверяют, сказал Брута. —