Игральная доска представляла собой тщательно вырезанную и разделенную на квадраты карту Плоского мира. Сейчас несколько клеточек было занято прекрасно вылепленными игральными фигурами. Если бы какой-нибудь человек взглянул на фигурки со стороны, то сразу узнал бы в двух из них Бравда и Хорька. Остальные изображали еще каких-то героев и воителей, которых на Диске было более чем достаточно.
Партию продолжали Ио, Бог-Крокодил Оффлер, бог легких ветерков Зефир, Рок и Госпожа. Теперь, когда все менее значительные игроки вышли из Игры, за доской воцарилась сосредоточенность. Одной из первых жертв стал Шанс, чей герой после удачного броска Оффлера попал в дом, битком набитый вооруженными гноллями. Вслед за Шансом сдала свои фишки Ночь, сославшись на назначенную встречу с Судьбой. Несколько второстепенных божеств взмыли в воздух и сейчас надоедали игрокам, подавая из-за плеча непрошеные советы.
Попутно делались ставки на то, что следующей из игры выйдет Госпожа. Ее последний хоть чего-то стоящий воитель превратился в щепотку пепла, погибнув в развалинах еще дымящегося Анк-Морпорка. Других фигур, которые Госпожа могла бы довести до противоположного края доски, практически не осталось.
Стаканчик для игральных костей представлял собой череп, отверстия которого были заткнуты рубинами. Слепой Ио взял кости в руки и, не сводя взгляда нескольких глаз с Госпожи, выбросил три пятерки.
Та улыбнулась. Глаза Госпожи были ярко-зелеными, без зрачков и радужки, и светились изнутри.
Среди воцарившегося в комнате молчания Госпожа порылась в своей игральной шкатулке и, достав с самого дна пару фигур, двумя решительными щелчками выставила их на доску. Остальные игроки, как один бог, вытянули шеи, чтобы взглянуть на новые фигуры.
– Вовшебник-венегат и какой-то квевк, – прошепелявил Бог-Крокодил Оффлер, которому, как обычно, мешали клыки. – Ну, знаете ви!
И одним когтем подтолкнул к центру стола кучку белых, словно кости, фишек.
Госпожа едва заметно кивнула и подняла череп. Несмотря на то что игровой стаканчик едва шевельнулся, звук загремевших игральных костей разнесся по всему залу. Потом богиня вытряхнула кубики на стол, и они, подпрыгивая, покатились по поверхности.
Шестерка. Тройка. Пятерка.
Однако с пятеркой происходило что-то странное. Кубик, который подтолкнуло случайное столкновение сразу нескольких миллиардов молекул, качнулся на один из углов, медленно перевернулся и… сверху оказалась семерка.
Слепой Ио поднял кубик и сосчитал грани.
– Послушайте, – устало сказал он. – Давайте играть честно.
Дорога, ведущая из Анк-Морпорка в Щеботан, была высокогорной, пыльной и извилистой. Растянувшаяся на тридцать лиг вереница выбоин и полузасыпанных камней обвивалась вокруг вершин, ныряла в прохладные зеленые долины, заросшие цитрусовыми деревьями, и пересекала по скрипучим веревочным мосткам оплетенные лианами ущелья. Дорога была весьма живописна, но к передвижению совершенно непригодна.
«Живописная». Это прилагательное было новым для волшебника Ринсвинда, бакалавра магических наук Незримого Университета (обучение не закончено). Оно было одним из слов, которых он набрался с тех пор, как покинул обугленные развалины Анк-Морпорка. «Оригинальная» было вторым таким словом. Внимательно изучив пейзаж, вдохновивший Двацветка на использование первого прилагательного, Ринсвинд решил, что «живописная» – это то же самое, что и «жутко обрывистая». А под словом «оригинальная», которое использовалось для описания периодически встречающихся на пути деревенек, видимо, понимались выражения «рассадник заразы» и «жалкая развалюха».
Двацветок был туристом, первым туристом на Плоском мире. По мнению Ринсвинда, загадочное слово «турист» в переводе на нормальный язык означало «идиот».
Пока они неторопливо ехали сквозь насыщенный запахом тимьяна и жужжанием пчел воздух, Ринсвинд размышлял об испытаниях, выпавших на его долю за последние несколько дней. Хотя маленький чужеземец вел себя как совершенный псих, в то же самое время Двацветок был щедрым и значительно менее смертоносным, чем половина тех людей, с которыми волшебник якшался в Анк-Морпорке. Пожалуй, Двацветок ему даже нравился. Испытывать к нему неприязнь было все равно, что пинать щенка.
В данный момент Двацветок проявлял огромный интерес к теории и практике волшебства.
– Знаешь, магия кажется мне, э-э, довольно бесполезной, – заявил он. – Я-то всегда считал, что волшебнику нужно уметь всего лишь произнести заклинание. Но эта занудная зубрежка…
Ринсвинд угрюмо согласился и попытался объяснить, что магия, некогда неуправляемая и не подчиняющаяся никаким законам, давным-давно, в затянутые туманом времена, была укрощена Великими и Древнейшими, которые обязали ее повиноваться Закону Сохранения Реальности. Этот закон требовал, чтобы усилие, необходимое для достижения цели, было одним и тем же независимо от используемых средств. На практике это означало, что создать иллюзию стакана с вином относительно несложно, поскольку для этого требуется всего лишь изменить траекторию падающего света. Но, с другой стороны, чтобы при помощи одной только ментальной энергии поднять на несколько футов настоящий стакан, приходилось тренироваться по нескольку часов в день. Иначе принцип рычага легко мог выдавить твой мозг через уши.
В продолжение Ринсвинд добавил, что частично древнюю магию еще можно найти в сыром виде. Посвященные способны узнавать ее по характерной восьмиугольной форме, которую она принимала, проникнув в кристаллическую решетку пространства-времени. Существовал, к примеру, металл октирон и газ октоген. Оба излучали опасное количество сырого волшебства.
– Все это очень тоскливо, – подвел итог Ринсвинд.
– Тоскливо?
Ринсвинд обернулся в седле и бросил многозначительный взгляд на Сундук, который легко трусил вдоль дороги на своих маленьких ножках, время от времени щелкая крышкой на пролетающих бабочек. Волшебник вздохнул.
– Ринсвинд считает, что настоящее волшебство – это когда ты можешь запрячь молнию, – пояснил бес-художник, который наблюдал за происходящим из крошечных дверей коробки, висящей на шее у Двацветка.
Все утро бес провел за изображением живописных пейзажей и оригинальных сцен для своего хозяина, и теперь ему было позволено устроить перекур.
– Когда я сказал «обуздать», я не имел в виду «запрячь», – огрызнулся Ринсвинд. – Я имел в виду, ну, имел в виду, что… не знаю, мне никак не подыскать нужные слова. Я просто считаю, что мир должен быть, ну, вроде как более организованным.
– Это всего лишь фантазии, – возразил Двацветок.
– Понимаю. В том-то и беда.
Ринсвинд снова вздохнул. Здорово рассуждать о чистой логике, о вселенной, которая управляется разумными законами, и гармонии чисел, но простой и непреложный факт заключался в том, что Диск перемещался в пространстве на спине гигантской черепахи и что у местных богов была дурная привычка ходить по домам атеистов и бить стекла.
Где-то рядом раздался слабый звук, слившийся с жужжанием пчел в придорожных зарослях розмарина. В нем присутствовало нечто странно костяное, как будто череп катнули по полу или крутанули стаканчик для игральных костей. Ринсвинд внимательно огляделся вокруг. Поблизости никого не было.
Почему-то это его встревожило.
Потом откуда-то повеял легкий ветерок, который, впрочем, тут же стих. Мир не изменился – практически. За несколькими исключениями.
Посреди дороги, к примеру, возник пятиметровый горный тролль. Исключительно злой тролль. Тролли все злые, это их обычное состояние, однако данный экземпляр был по-настоящему разъярен. Внезапная и мгновенная телепортация на три тысячи миль вырвала его из родного логова в Раммероркских
