Распахнутая дверь
Не прощаясь и не оглядываясь, Главный быстро вышел на волю, оставив дверь распахнутой. Вместо него в проеме появился Тишкин – точно такой, каким я его себе представлял: рожа в веснушках, рыжеватый, рот до ушей. Ему бы в кино Швейка играть.
– Чего там у них произошло? – спросил я.
– У кого? – не понял Тишкин.
– У урок. На семь дней отложили, да?
– А-а… Ну да, отложили… – протянул он не без сожаления. Видать, ему уже сильно обрыдло меня сторожить.
После некоторого колебания он поведал, что утром, пока он был здесь, всех погнали на подсобное хозяйство. Прислали из колхоза два грузовика, скопом всех погрузили и на целую неделю, говорят, увезли.
– И урок? – не поверил я.
– Насчет урок не знаю. Они работать не любят. А вот Главный тоже уедет. С начальством, как активист.
– А ты как же? – спросил я Тишкина, все еще стоящего в проеме распахнутой двери. Мной вдруг овладела шальная мысль, что сейчас бы рвануть с места, опрокинуть этого раззяву, слабого и тощего, и драпануть за милую душу. Он бы и пикнуть не успел. И я бы, наверное, так и сделал, терять мне было нечего, если бы передо мной стоял кто-то другой, а не Тишкин. Жалко мне его почему-то стало. Жальче, чем себя. Урки уж точно его не пощадят. Они даже решат, что он сам меня отпустил.
– Нас тут несколько человек по совету Главного оставили, – продолжал беспечно объяснять он. – Будем, значит, по очереди дежурить. По колонии… ну и по сараю…
– Ты дверь-то тогда запри, – посоветовал я, отвернувшись. – А то, не успеешь ахнуть, драпану на волю-то!
– Да не драпанешь! – Он даже развеселился. – Не драпанешь!
– А если решу… прям щас?
Он перестал смеяться и испуганно посмотрел на меня. Почувствовал: я не шучу. И торопливо, с шумом захлопнул дверь. И уже оттуда сказал:
– Теперь-то не драпанешь! А?
– Теперь другое дело, – успокоил я его, почувствовав облегчение. И даже похвалил: – Молодец. Давай, стереги… Скоро отмучаешься. Всего-то неделя!
– Скорей бы, – со вздохом произнес он.
Семь дней до…
Больше в этот день ничего не произошло. Только разговор с Главным все не шел у меня из головы. Было в нем что-то такое, что никак не давалось моему пониманию. Вроде бы оно предвещало не просто еще неделю жизни, а иное. Но это иное не угадывалось, как я ни напрягался. И еще я вновь стал ожидать появления Кати.
И она на другой день пришла. Прямо с утра.
Шесть дней до…
Я услышал, как она спорит с Тишкиным, который гнал ее прочь. Голос у нее был такой же красивый, как и глаза. Звонкий, серебристый. Додуматься до того, что каждый голос имеет свой цвет, я бы не смог, если бы не находился столько времени в темном сарае. Она что-то ему предлагала, совала в руки, а он бурчал, что не нужен ему никакой кусман, что урки строго-настрого приказали, чтоб здесь и близко никого не было.
– А вообще-то, – громко добавил он, – тебя тут и не хотят видеть.
– Кто, Саша? – спросила она удивленно, и я сразу представил ее лицо. И отступился.
– Да врет он все, – подал я голос. – Он просто урок боится. Его застращали. Они всех застращали.
– И Яша?
Мы не ответили. Тем более что имя своего дружка она произнесла так мягко, словно все еще продолжала верить, что он добрый и хороший.
– А может, это его дружки? – с надеждой сказала она. – Я их сейчас видела. Они такие… ну неприветливые…
– Ты чего пришла-то? – спросил я.
– Я тебе книжку принесла. Ну ту, в которой написано все, что ты в кино видел. Мама сказала, это и в театре тоже играют.
Театр меня совершенно не интересовал. Я там никогда и не был. Как и в ресторане, где, говорят, тебе жратву подают, а денег не спрашивают. И только потом, когда пузо набьешь, ты за все и платишь. Мура какая-то! Как это так, чтобы, не заплатив, жрать? А если я удеру? А если у меня денег нет, тогда что? А я уже все сожрал! Нет, врут…
– А про мать там написано? – спросил я.
– Ну, конечно. Хочешь, я тебе почитаю?
Я не ответил. Не потому, что не хотел. Я очень хотел. Но боялся, что все там будет не так, не похоже. А тут еще Тишкин рядом. При нем почему-то не хотелось.
И я спросил:
– А Тишкин там не хочет уйти? Ну погулять…
– Зачем? – удивилась Катя.
– Не хочу, чтобы он тоже слушал!
– Да мне и самому неохота, – отозвался Тишкин. – Не люблю я книжек, особенно толстых… и без картинок!
– Так мне читать? – спросила Катя.
– А он ушел?
– Он в сторону отошел и нас не слушает.
– Тогда читай, – разрешил я.
Катя пошуршала страницами и начала:
– «Муров. Ты очень любишь нашего Гришу?
Отрадина
Муров. Да, да… Конечно… А что, Люба, если вдруг этот несчастный ребенок останется без отца?
