— А-а, — произнесла Ксана. — Тетя Акулина, наша хозяйка.
— Какая хозяйка?
— Мы у нее снимаем площадь, — объяснила Ксана. — — Мы ведь беженцы, из Белоруссии, а там сейчас немцы.
— Вот как, — сказал Васька и посочувствовал Ксане, У него и тон и обращение сразу переменились. — Я думал, что ты как другие… А ты что, с матерью приехала?
Ксана кивнула, простив Ваське всякие грубости, предложила:
— Ты приходи, если захочешь. У меня мама портниха, она тебе одежду зашьет.
— Зачем мне зашивать? — нахмурясь спросил Васька. — Я и сам шить умею. Ты лучше скажи; где сейчас Сенька?
Ксана посмотрела прямо в Васькино лицо, строго спросила:
— Ты с ним водишься?
— Да нет, не вожусь. Он мне, понимаешь, нужен… Для одного дела. Но это секрет.
Ксана сделала к Ваське шаг и оказалась так близко, что он услышал странный тонкий запах, исходивший от нее, увидел крупные веснушки на переносице, открытые серые глаза.
— Знаешь, он ведь жулик, у него, говорят, шайка. А Акулина ихняя спекулирует на рынке. Мы их боимся. Мы бы давно от них перешли, но мы задолжали им денег за квартиру. А теперь мы боимся… Мама говорит: «Вдруг прирежут».
— Ты не бойся, — тоже негромко сказал Васька. — Если что, я их быстро к ногтю!
— Ты?
— А что? Я ведь не один!
Васька оглянулся на солдата и сейчас только заметил, что он делает ему призывные знаки. Васька заторопился. Быстро спросил:
— Значит, Акула — спекулянтка?
— Она продает всякое белье, которое ей приносят. А Сенька вместе с ней весь день торчит на барахолке. Я видела, как он уходил с каким-то свертком…
— Ладно. Спасибо, — сказал Васька. — Встретимся в школе.
— Ты лучше с ним не связывайся, он убить может, — предупредила Ксана, глядя на Ваську. Произнесла так, — будто она давно знала Ваську, а теперь переживала за его жизнь.
Ваське стало приятно, что за него могут так переживать. Впервые в жизни делал Васька настоящее дело, и впервые за него переживали.
С какой-то лихостью, которая не могла не поразить Ксану, он произнес:
— Знаешь, как говорят… Двум смертям не бывать, а одной не миновать! До встречи!
Повернувшись и чувствуя ее очарованный взгляд, Васька героем шел по улице, к ожидавшему его солдату.
— 15 —
Время клонилось к обеду. Солнце ласкало землю, над огородами стояло волнистое марево.
Солдат задумчиво задрал голову, поскреб в светлых волосах. Произнес с сомнением:
— Опасно на рынок-то. Патруль там…
— Мы спрячемся, — сказал Васька. — Там в толпе как в лесу.
— Так-то оно так, да не совсем.
— Тогда я один пойду! — воскликнул Васька.
— Один? — спросил солдат и посмотрел на Ваську. Он подумал: «Нет, Василий, один ты пропадешь. Если раньше не пропадал, так и дела такого у тебя не было, чтобы бороться с целой шайкой. Нам теперь, Василий, надо быть вместе. Вместе мы много сильней. Вот и я бы без тебя сгинул бы, наверное. Я без тебя ноль. А ты хоть и единица, но в одиночку тоже невесть какая. Вот и выходит, что только мы вдвоем и можем жить».
Так солдат размышлял. Вслух он произнес:
— Пойдем, пожалуй.
Они миновали окраинные улицы, мимо текстильной фабрики, мимо керосиновой лавки выскочили прямо к рынку. Трудно было сказать, где кончался и где начинался этот рынок. Толпа заполняла бывшее узкое пространство люберецкого рынка, а также площадь перед станцией и прилегающие улицы, вплоть до бани.
Солдат смотрел вокруг с любопытством, но и с некоторой растерянностью, в то время как Васька был тут как рыба в воде. Он довел солдата до тихого, насколько это было возможно в толпе, закутка, между стеной дома и пивной, сказал:
— Стой здесь, дальше я сам пойду. Один я быстрей найду Купца.
Васька ввинтился в толпу как вьюнок все равно. Быстро, ловко скользил между группами и одиночками, у иных под руками ухитрялся пролазить и одновременно успевал что-то углядеть, пощупать, даже понюхать. Но двигался он вперед.
Какое богатство был военный рынок. Вся человеческая бедность, вынесенная напоказ, создавала странную иллюзию обилия. Все тут возможно встретить: зажигалки, одеколон, бритвы, плоскогубцы, книги, гвозди, пуговицы, штаны, абажур, глиняную копилку-кошку с узкой щелью на загривке.
Кто-то кому-то пояснял, что означает номер вверху консервной банки (не рыбная, какая же она рыбная, мясная эта банка, чудак!), кто-то жег спичкой нитку на шерстяном отрезе и совал в нос покупателю, доказывая, что шерсть есть шерсть, а не что-нибудь иное. «Слышь, завоняло? То-то же!» И Васька сунул нос, вынырнув из-под руки, и точно, воняло, как паленым от собаки.
— Отрез из собачьей шерсти! — сказал он мимоходом, но его тотчас шуганули.
Старикашка кричал громко: «Мастика для бритвы! Мастика для бритвы! Мастика для бритвы! Женщины любят бритых да молодых!» Васька посмотрел на старика и крикнул на ходу:
— Сам-то чего небритый? Старик тут же среагировал:
— Сам бы брился, да других надо уважать! Покупайте, молодой человек!
— Не отросло еще, — сказал Васька. Старик подмигнул, восклицая:
— Вострая бритва везде сгодится!
Но Васька уже его не слышал, он уставился на чьи-то руки, державшие часы. Спорили двое, и хозяин часов говорил: «Да хошь, я их об землю сейчас? Хошь? Ты вот скажи, что хошь, и я их об землю!» — Зачем их об землю? — спросил покупатель.
— Как зачем? Ты говоришь, мол, часы негодные или плохие? А я говорю, что лучше этих часов сейчас на рынке нет и не было. Вот шмякну об землю, и посмотрим.
Какие они…
— Я не говорю, что они плохие!
— Ага, значит, думаешь! А ты не думай, это тебе не штамповка какая-нибудь, сам у фрица с руки снял!
Васька постоял, подождал немного, а вдруг тот, что с часами, действительно возьмет да шмякнет. Но он продолжал хвалиться, и Васька разочарованно отошел, размышляя над тем, что купля-продажа это не столько сама вещь, сколько разговор вокруг нее, и красноречие здесь, а попросту язык, и есть самая большая ценность. Уговоришь — значит, продашь. Голод заставит быть разговорчивым.
Васька уперся глазами в двух сидящих у ящика людей. Один из них играл в «петельку», другой — в «три карты». Ну, «петельку» Васька знал. Там, куда ни суй палец, пусто будет. И все это знали. Поэтому игра шла по дешевке, по рублю. А вот карты… Тут, как говорят, ловкость рук и никакого мошенства…
Васька, затаив дыхание, смотрел, как пьяный дядька раскладывал у всех на виду карты, приговаривая для любопытных, собравшихся вокруг: «Игра простая, и карта такая, вот тебе туз, а вот король… Попадешь на туза, не возьмешь ни фига, а попадешь на короля, сто рублей с меня!.. Кладу на виду!'Васька точно угадал, где лег король, и все вокруг видели, как и Васька, что король лег с левого края. Но стоило кому-нибудь показать на карту, как дядька кричал: „Червонец сперва на стол!“ Вот тут, как
