любовь… И отвали!
- В какую машину села?
- «Девятка», капитан, красная «девятка»… Тебе такой никогда не иметь! - Якушкин дерзил, пытаясь хоть этим подкрепить свое достоинство в глазах продавщицы, ставшей невольной свидетельницей его позора.
- Где сговорились встретиться?
- Нигде… Не захотела она со мной встречаться. Сказала, в центре увидимся, в самом центре.
- Что она имела в виду?
- А черт ее знает… Сказала со значением - в самом-самом центре.
- Узнаешь, если встретишь?
Якушкин все еще стоял, уткнувшись лицом в стол, и только когда начинал что-то говорить, Юферев чуть отпускал его, позволял приподнять голову.
- Повторяю - узнаешь?
- Даже на ощупь, капитан… Говорю же - на щечке родинка.
- На левой, правой?
- Отпусти!
- Отвечай, подонок!
- Отпусти, не могу сообразить!
Якушкин разогнулся, с ненавистью посмотрел на Юферева глазами, залитыми пивом, потряс головой, оглянулся по сторонам - нет ли поддержки, нет ли свидетелей, которые рассказали бы всем, как издеваются над ним, как унижают его человеческое достоинство…
- Отвечай! - третий раз повторил Юферев.
- Когда я смотрел на нее… Родинка была справа…
- А потом она что, переместилась влево? - не понял Юферев.
- Ты тупой, капитан… Если я видел родинку справа, значит, она на левой щеке.
- Родинка нарисованная?
- Вроде настоящая.
- И волосы настоящие?
- И волосы… В порядке телка.
- Сколько лет?
- Где-то между двадцатью и тридцатью.
- Точное попадание, - проворчал Юферев, отпуская Якушкина. - Завтра придешь ко мне в кабинет… Здесь недалеко… На Парковой. Знаешь?
- Знаю.
- Будем составлять протокол и оформлять твои воспоминания по всем правилам юридической науки. Понял?
- Понял.
- Не придешь - доставим силой.
- Если найдете… - проворчал Якушкин.
- Найдем. Всероссийский розыск объявим, а найдем. Никуда тебе, мой миленький, не деться! Никуда!
- Сказал слепой, посмотрим, - проворчал Якушкин и, взяв из рук продавщицы бутылку пива с бумажным стаканчиком на горлышке, тут же налил, но сразу выпить не смог - пена полилась через край, и он вынужден был еще схлебывать ее, чтобы добраться до пива. Смахнув пену с губ вместе с кровью, Якушкин повернулся к Юфереву. - Теперь ты понимаешь, капитан, почему я не люблю разговаривать с вашим братом?
- А ты? Понимаешь, почему наш брат не любит таких, как ты? Вот мы и объяснились, миленький ты мой!
Выйдя из душноватой забегаловки, Юферев направился к ближайшей скамейке, одиноко и покинуто стоявшей у автобусной остановки. Он расположился на ней так, чтобы видеть и забегаловку, и подъезжающие автобусы, и прохожих.
Некоторое время на его глазах ничего интересного не происходило. Подошел автобус, несколько человек вышли и тут же разошлись в разные стороны.
Потом из забегаловки вышел мужичок, молча стоявший в углу со своим пивом, и свернул во двор дома. Через некоторое время оттуда выехал красный «жигуленок».
Хлопнула железная дверь «Пищи», и оттуда вышла женщина, как-то обеспокоенно, нервно вышла. Оглянулась по сторонам, словно искала кого-то, снова вбежала в свое заведение.
Юферев почувствовал беспокойство. Что-то было не так, чего-то он не увидел, а если увидел, то не понял, а если понял, то не главное, не суть. Лишь обеспокоенная продавщица, которая выскочила из забегаловки и тут же снова вбежала внутрь, заставила его взглянуть на происшедшее другими глазами. И он увидел, снова увидел выезжающий со двора красный «жигуленок» и только теперь осознал, что «жигуленок» - то был красного цвета, только теперь, восстановив в памяти эту картину, он с досадливой беспомощностью вспомнил, что это была «девятка», это была красная «девятка», и уехал на ней мужичонка, серый такой, невзрачный, который, отвернувшись ото всех, стоял в углу забегаловки.
Почему он ни на кого не смотрел?
Почему не обернулся, когда Юферев выбивал из Якушкина показания?
Такого не может быть, такого не бывает, чтобы в забегаловке, в ресторане, в автобусе завелись в ссоре два мужика и это не вызвало бы у окружающих никакого интереса.
Но тот даже не обернулся.
И лица своего не показал.
И ничего, совершенно ничего не мог сказать о нем Юферев, разве что мужичонка был невысокий, невзрачный и безликий, без примет и особенностей. У той девицы с длинными волосами была хотя бы на щечке родинка.
Но этот…
И Юферев бросился к забегаловке.
Едва он вошел в полутемное душное помещение под разогретой на солнце железной крышей, как сразу увидел распластанного на полу Якушкина. Подойдя ближе, склонившись над парнем, он с ужасом узнал громадную рану на горле. Да, горло, которое он совсем недавно рассматривал с брезгливостью, если не с ненавистью, было просто располосовано. Рана была настолько глубокой, что голова казалась почти отделенной от туловища. Кровь продолжала сочиться, но уже без напора. Лицо Якушкина было мертвенно- серым - остановившийся взгляд, обесцвеченные губы и поза, в которой не сможет лежать живой человек.
С тех пор как Юферев вышел из забегаловки, вряд ли прошло более пяти минут.
- Что случилось? - спросил он у продавщицы - вжавшись в угол, она билась в каком-то ознобе.
- Не знаю… Ужас какой-то… Я ничего не понимаю…
- Кто это сделал?
- В углу стоял этот тип… Когда вы вышли, он подошел к Леше, что-то сказал ему…
- Угрожал?
- Нет… Они вроде начали хорошо так говорить, Леша улыбался, этот хмырь тоже улыбался… А потом…
- Что потом?
- Леша налил себе пива, выпил, закурил… Запрокинул голову… Была у него такая привычка - пускать дым к потолку…
- Ну, ну?!
- И в тот момент, когда Леша запрокинул голову, этот тип и полосонул. И тут же в дверь. Леша упал, начал биться, хрипеть… Это все в какие-то секунды…
- А того типа вы знаете? Он часто бывает здесь?
- Первый раз вижу.
- А нож? Видели нож?
