- Вы хотите сказать…
- Да, они умерли.
- Извините. - Грек скользнул взглядом по темному пиджаку Апыхтина и, склонившись над бумагами, повторил: - Извините.
- Все в порядке, старик, все в порядке, - сказал Апыхтин, беря ключи.
Войдя в номер и толкнув за собою дверь, Апыхтин выронил из рук сумки, скинул с ног туфли, сбросил пиджак, галстук, расстегнул брючный ремень и рухнул на кровать.
На этом силы его кончились.
Он лежал на спине, разбросав руки в стороны, и в лицо ему смотрела круглая морщинистая луна. Казалось, она висела сразу под окном, но не раздражала, ему было даже приятно засыпать в ее холодном желтоватом свете. На секунду, не больше, он вдруг увидел лица Кати и Вовки, там, далеко под землей, в полнейшей, нечеловеческой темноте. Они лежали с закрытыми глазами, лицом вверх, как их и положили, но Апыхтин был уверен - они видели его, более того, в этот момент смотрели на него.
- Ничего, ребята, ничего, - пробормотал он, засыпая. - Разберемся.
Юферев не хватал звезд с неба. Имя его не гремело в прокурорских, милицейских коридорах, смурная физиономия не улыбалась гражданам с экранов телевизоров, а женщины, что для него было самым обидным, не провожали его пылающими взорами. Но если говорить откровенно, ко всему этому он и не стремился. То ли занудливость одолела, то ли мудрость посетила в молодом еще возрасте. Он полагал, что быть хорошим следователем и быть известным следователем - совершенно разные вещи. Точно так же не сомневался и в том, что быть хорошим работником и быть любимым начальством работником - тоже разные вещи. Эти показатели могут совпадать, как бы соединяться в одном человеке, могут и не соединяться, но его это уже не касается, это дело высших сил, а в решения высших сил Юферев старался не только не вмешиваться, но даже не думать о них и уж, упаси боже, сомневаться в них.
Столь витиеватые мысли не посещали его, не тревожили перед сном или перед начальственной дверью. И вовсе не потому, что были ему недоступны. Вовсе нет. Юферев спокойно пренебрегал этими суетными мыслями.
Пренебрегал.
Впрочем, одно обстоятельство его все-таки тревожило.
Однажды он поймал себя на ясном предчувствии, что убийство семьи банкира Апыхтина будет раскрыто. Пришла даже уверенность, что бывало с ним довольно редко. Как ни чисто сработали убийцы, сколько ни проявили сатанинской предусмотрительности, а наследили голубчики. Неожиданное убийство Якушкина в раскаленной на солнце железной забегаловке не только прибавило следов, но и показало, что задергались они, занервничали, - и кто знает, какие сейчас судорожные телодвижения производят, какие необратимые ошибки совершают.
Бродя по своему кабинету от окна к столу, от сейфа к двери, кружа по часовой стрелке, против часовой, вышагивая по длинному сумрачному коридору своей родной конторы, а потом к дому, а утром от дома к конторе, Юферев без конца перебирал мельчайшие подробности преступления. Десятки раз мысленно возвращался в квартиру Апыхтина. И часто, слишком часто, чтобы это могло оказаться случайностью, возникало в его сознании слово «Эрмитаж». Откуда оно бралось, что означало, Юферев не мог понять, но слово уже начинало его раздражать. Он даже видел большие яркие буквы, прекрасный шрифт. На чем-то гладком, посверкивающем глянцем слово выглядело нарядно, если не сказать празднично.
Однажды, не вытерпев, он взял в столе ключи, оставленные Апыхтиным, и отправился в его квартиру. Быстро прошел в подъезд, стараясь не столкнуться с соседями, которые его уже знали, поднялся на седьмой этаж, вошел в квартиру и сразу закрыл за собой дверь.
Постоял некоторое время в полумраке, включил свет. Прошел на кухню, всмотрелся во все предметы, которые там оставались, потом то же самое проделал в гостиной, в спальне, наконец оказался в комнате Вовки.
И вдруг радостно вздрогнул: на полке книжного шкафа лежала толстая книга - «Эрмитаж».
И он вспомнил.
Он должен был сразу вспомнить, но слишком велико было его потрясение, когда он в первый раз вошел в эту квартиру. Даже ему, привыкшему к подобным зрелищам, пришлось взять себя в руки, чтобы не броситься тут же вон, на свежий воздух, к нормальным живым людям. Только этим можно объяснить, что он механически поднял и положил на полку этот толстый том, лежавший на полу рядом с Вовкой.
Больше к альбому никто не прикасался.
Это он понял сразу - с тех пор к книге никто не прикасался.
Никто, кроме самого Вовки, убийцы и Юферева.
Надо же, как бывает - Юферев прекрасно помнил, в каком положении оставил книгу на полке: точно в таком, в каком увидел ее сейчас, почти неделю спустя. Включив свет, он увидел налет пыли на глянцевой обложке. На таких поверхностях очень хорошо, ну просто замечательно сохраняются отпечатки пальцев.
Конечно, их может и не быть, ворчал про себя Юферев, чтобы не слишком радоваться, чтобы не сглазить удачу. Вовка мог в последний момент загородиться этим томом, мог просто выронить его из рук, а может, хотел им как-то отбиться, и тогда убийце ничего не оставалось, как вырвать из рук мальчишки эту толстую тяжелую книгу…
С величайшими предосторожностями Юферев снял суперобложку, ухватив за самый кончик, опустил ее в целлофановый пакет и немедля отнес эксперту, предупредив того об ответственности, о важности, о чрезвычайной значимости этой красивой обложки.
Эксперт, молодой очкастый парень с длинными волосами, довольно небрежно взял из трепетных пальцев Юферева обложку и вечером того же дня положил перед следователем несколько прекрасно выполненных отпечатков пальцев.
Все получилось в точности так, как и предполагал Юферев, - на обложке были отпечатки пальцев трех человек. Одни были явно детские, это были Вовкины отпечатки, вторые принадлежали самому Юфереву, а третьи, получившиеся так же хорошо и внятно, как и остальные, принадлежали неизвестному гражданину.
Естественно, Юферев немедленно сделал запрос, и умная компьютерная машина, державшая в памяти миллионы отпечатков, быстро и бесстрастно ответила, что такие ей неизвестны. Юферев нисколько этому не огорчился: если бы выяснилось, что эти отпечатки принадлежат человеку с уже известными именем, отчеством, фамилией, профессией и местом жительства, то это была бы чистая фантастика, невероятное везение, в которое никто бы не поверил, а если бы и поверил, то никакой славы Юфереву это бы не принесло.
Было у Юферева и еще кое-что.
Отпечатки пальцев на пивной бутылке, которую он изъял в железной забегаловке, тоже получились достаточно четкими. Выяснилось - нет и этих отпечатков в милицейской картотеке. Значит, у Юферева в папке были сведения уже о двух участниках преступления, и это радовало ненасытную следовательскую душу Юферева. А кроме того, у него было описание девицы, посетившей дом, где произошло убийство в то самое утро. А то, что это описание правильно, что оно соответствует действительности, что в самом деле существует девица с длинными светлыми волосами и с родинкой на щечке, подтверждает смерть непутевого Якушкина. Убийца не мог оставить его в живых, убедившись, что тот запомнил девицу и наутро готов подписать протокол с ее словесным портретом.
Центр… Она назначила Якушкину свидание в центре.
Что она имела в виду?
Что для нее является центром?
Центр города? Нет, слишком неопределенно, слишком расплывчато. Это десятки улиц, площадей, переулков, автобусных, троллейбусных, трамвайных остановок, это магазины, рестораны, кафе… Нет, она имела в виду что-то определенное, место это должно быть достаточно известным, если она решила, что Якушкин догадается, где сможет ее найти.
Помаявшись и повздыхав, Юферев обреченно сел за стол и набрал номер телефона Кандаурова. «Что делать, что делать…» - бормотал он про себя. Кандауров был единственным человеком, который мог
