жизни случаи, когда скупиться не следует.
- Уж коли нет девяносто восьмого, тогда только девяносто пятый, высшего качества, - вполголоса сказал Апыхтин, отъезжая от заправочной станции.
Странные слова преследовали Апыхтина, он без конца повторял их, не в силах избавиться, как от привязавшейся с утра мелодии. Слова были бессмысленны, и звучала в них угрожающая и безжалостная мелодия мести.
- Синим пламенем пылают стаи туч над бездной моря… - такие вот слова не то сложились у него, не то вспомнились, и Апыхтин наслаждался самими их звуками, смысл ускользал, и оставалось только общее оглушение угрозы и близости расплаты. - Синим пламенем пылают стаи туч над бездной моря… - опять повторил Апыхтин, входя на этот раз в хозяйственный магазин здесь же, на окраине города, где никто не мог бросить на него взгляд пристальный и узнающий.
На этот раз ему понадобилось три свечи, обычных стеариновых свечи. Вообще-то вполне хватило бы и одной, но с некоторых пор все, что делал Апыхтин, он старался дублировать, чтобы избежать всех случайностей, какие только можно предусмотреть.
А вдруг у купленной свечи не окажется фитиля?!
Вдруг?!
Тут же, не отходя от прилавка, он испытал их - попросил продавщицу зажечь свечи. И лишь убедившись, что они горят, задул, завернул в газету и вышел из магазина, понимая в то же время, прекрасно понимая, что обратил на себя внимание странным капризом, заставил продавца запомнить себя. Тот наверняка расскажет о придурковатом лохе, который вздумал испытывать свечи прямо у прилавка. Но не мог сдержаться - хотелось, нестерпимо хотелось подвергнуть себя хоть малому риску, совсем невинному, оставаясь несмотря ни на что все-таки неуязвимым.
В соседнем киоске он купил коробок спичек. Получив его из рук продавца, открыл, вынул одну спичку и, чиркнув о коричневую поверхность коробка, убедился, что спички в порядке, не отсырели, вспыхивают и горят, как им положено.
Были у Апыхтина в этот день еще покупки, мелкие, недорогие и вполне безобидные. Каждая из них в отдельности не могла вызвать никаких подозрений, самому проницательному сыщику не пришло бы в голову, что идет подготовка противоправных действий. Помимо свечей и спичек, в этот вечер Апыхтин купил рулон широкого скотча, небольшой, но достаточно дорогой шведский разводной ключ. Уже подходя с покупками к машине, он увидел у заднего колеса комок медной проволоки метра три длиной. И сразу понял, что именно этой проволоки ему и не хватало.
Если попытаться прочесть апыхтинские мысли, то они были совершенно невинны, ничего криминального найти в них никому бы не удалось. Не думал он о кровавой мести, не вызывал в себе чувств безрассудных и жестоких.
Ничуть.
Апыхтин был озабочен, причем озабочен только качеством тех вещей, которые приобретал, передвигаясь на своем «жигуленке» от магазина к магазину. Бензин должен вспыхивать от одной искры и гореть так, чтобы пламя гудело и рвало на части все, до чего дотянутся яростные его языки. И спички должны быть качественными. И шведский разводной ключ обязан легко раскручивать и закручивать гайки самых разных диаметров и форм. Для этого стали положено быть хорошей, прочной, а не хрупкой. И скотч нужен с прочной лентой около пяти сантиметров шириной, а клейкий слой обязан прилипать быстро и надежно к любой поверхности - от деревянной и металлической до обыкновенной живой ткани.
Остановившись в тихом месте вдали от машин и прохожих, Апыхтин достал из-за пояса пистолет Макарова и, вынув из рукоятки обойму, пощелкал вхолостую, чтобы убедиться, что все в нем работает - предохранительный механизм, боек, пружина, подающая патроны в ствол. После этого он снова вставил обойму в рукоять пистолета, дослал первый патрон в ствол, опустил кнопку предохранителя и, убедившись, что она сработала, что случайного выстрела не произойдет, снова сунул пистолет за пояс сзади, на спине.
Все свои покупки он сложил в кожаную сумку, подаренную недавно замами с уймой бутылок водки - только пей, дорогой ты наш, только пей и не останавливайся. Задернув «молнию», надежную медную «молнию», Апыхтин поставил сумку сзади на пол, у сиденья, чтобы случайный человек, заглянув в машину, не увидел бы ее, не соблазнился. Кто знает, может быть, в его воспаленном мозгу возникнут пачки долларов, которые лежат в этой сумке, кто знает?
И эту дикую возможность предусмотрел Апыхтин, и об этом подумал.
Как бы Юферев ни относился к Кандаурову, но, когда тот погиб в собственной машине от пуль неизвестных убийц, следователь с болезненной остротой почувствовал если не одиночество, то какую-то опустошенность. Все-таки их было двое, они помогали друг другу в поисках банды, и были, были у них успехи, шли они правильным путем; и не будь этого кошмарного расстрела, может быть, преступники уже сидели бы в следственном изоляторе и смотрели на мир из клетки, сваренной из арматурных стержней.
Что оставил ему Кандауров после смерти?
Кое-что оставил - бармена и официанта, которые хорошо рассмотрели убийц в тот роковой вечер. Осталась Серкова, которая тоже видела убийц. Остались деньги, новенькие купюры, номера которых шли один за другим, деньги из одной пачки, из одного банка.
Этот банк назывался «Феникс».
Именно это обстоятельство все больше занимало Юферева. Не могло быть случайным то, что убийцы расплачивались деньгами, побывавшими в «Фениксе». Даже если это обстоятельство в конце концов окажется случайным, все равно необходимо выяснить все подробности.
Что-то здесь было, какая-то ускользающая закономерность проступала в разрозненных фактах. Опять же этот странноватый Апыхтин, который звонит неизвестно откуда, прячется и явно что-то затевает.
Что он задумал?
Когда Юферев установил, что Апыхтин звонил из Москвы, хотя утверждал, что все еще на Кипре, когда понял, что Апыхтин звонил с соседней улицы, а не из Москвы, как утверждал, он насторожился.
Опыт подсказывал Юфереву - назревают события.
В ближайшие дни что-то произойдет, что-то случится.
И Юферев отправился в банк.
Без восторга его там принимали, сдержанно, как бы терпя и даже сочувствуя. Кровавые события в квартире Апыхтина отдалились, сгладились временем, сам он не угнетал своим присутствием, и отлаженная банковская машина спокойно катилась по накатанным рельсам. Кандауров перед смертью успел припугнуть кое-кого из должников, и они послушно принесли последние свои сбережения, отменив и зарплаты, и премии, но, естественно, не отказавшись от путешествий в экзотические страны, манящие порочными наслаждениями и запретными искушениями.
Юферев терпел.
Уже не трогали его усмешечки за спиной, недоуменные пожимания плечами.
«Ничего, ребята, ничего, - бормотал он про себя. - Вы делаете деньги, я делаю дело».
На этот раз он даже не позвонил, взял да и пришел, как снег на голову. Заглянул в приемную - секретарша оказалась на месте. На него посмотрела досадливо, с натянутой улыбочкой, передвинула на столе бумажки, показывая, как занята, какая напряженная работа идет в банке. Такие приемчики на Юферева уже не действовали. Только улыбка его сделалась чуть шире и радостнее просто нормальной улыбки.
- Здравствуйте, - сказал он громко, утверждаясь самим приветствием.
- А, это вы… Очень приятно, Александр Леонидович. Вы договаривались с руководством?
- О чем?
- Может быть, надо было подготовить какие-то документы, а кроме того…
- Не договаривался.
- Решили просто так?
- Да, как снег на голову.
- Тогда я должна доложить…
