— Молоток! — сказал Ухалов. Взяв револьвер из рук Касьянина, он откинул барабан и, вынув пустые патроны, на их место вставил другие. — Вот, пожалуйста!
И оцять он готов производить шум, плеваться газом, дробью и защищать своего хозяина.
Когда они спускались по темным лестничным переходам, Касьянин с удивлением обнаружил, что никто их не окликнул, выстрелы никого не встревожили, жизнь в доме продолжалась точно так же, как и пятнадцать минут назад, когда они только поднимались на пятый этаж. Видимо, подобные дела были здесь если и не нормой, то достаточно обычными.
Едва Касьянин и Ухалов вышли из подъезда, над головами их громыхнуло, раскалывающимся треском сверкнула молния, рядом упали крупные капли дождя и в воздухе запахло поднятой пылью. С радостным лаем подскочил невидимый в темноте Яшка. Подъезд, в котором скрылись Ухалов и Касьянин, он нашел, но войти в дом, полный странных звуков и запахов, не решился. Не дожидаясь, пока дождь наберет силу, все трое бросились к освещенной трассе, за которой светились обжитые, освещенные дома, снабженные горячей и холодной водой, газовыми плитками, телевизионными антеннами и холодильниками, дома, в которых шла совсем другая жизнь — осмысленная, размеренная, сытая.
Следователя Ивана Ивановича Анфилогова нельзя было назвать слишком уж оперативным, вездесущим, яростным в работе. Нет, он скорее был нетороплив, обстоятелен, но не эти качества определяли его сущность. Главным в нем была какая-то нечеловеческая неотступность, цепкость, явно выходившая за пределы непосредственных служебных обязанностей. Даже когда дело было закрыто, когда потерпевший уже не имел никаких претензий ни к милиции, ни к преступнику, Анфилогов продолжал вести свой, уже можно сказать, личный поиск, за который его наверняка не ожидала ни слава, ни награды. Похоже, он и не стремился ни к славе, ни к наградам. Для удовлетворения следовательского тщеславия ему вполне хватало личного успеха, о котором частенько не знали ни начальство, ни товарищи по работе.
Та же история со зверским избиением журналиста. Касьянин открытым текстом заявил, что ничего внятного о преступнике сказать не может. Не видел он его в темноте и, если ему предъявить напавшего на него бандита, попросту не узнает.
Касьянин так и сказал — не узнаю. И не потому, что струсил или опасался снова столкнуться с преступником, вовсе нет, он действительно ничего о нем не знал, поскольку первый же удар из темноты свалил его наземь и он не имел возможности даже поднять голову.
Подобные показания освобождали Анфилогова от дальнейших поисков, и он мог спокойно заняться другими делами. Но было одно обстоятельство, которое не позволяло ему успокоиться, — он пообещал Касьянину, что преступника найдет.
И продолжал поиск.
Спокойно, улыбчиво и неотступно.
Оттолкнулся Анфилогов от того немногого, что смог сказать ему Касьянин, — тот помнил слова, которыми обложил его нападавший: обозвал сучьим потрохом, пидором позорным и пообещал сделать из него бифштекс с кровью.
Поиск оказался недолгим и вполне успешным.
Прежде всего Анфилогов отправился к участковому и подробно с ним поговорил, интересуясь людьми, которые успели побывать в местах заключения.
Слова, которые запомнил Касьянин, действительно несли на себе неистребимое тавро лагерного жаргона. Пройти мимо этой зацепки Анфилогов никак не мог.
Но не все в жизни получается, как нам бы того хотелось, как вроде бы должно получаться. Жизнь оказывается сложнее самых замысловатых наших придумок и часто смеется над безумными попытками установить какие-то правила. Участковый Пияшев действовал по правилам, спущенным ему начальством... когда это ему не мешало. Но точно так же, с усердием и готовностью, он следовал требованиям, которые выдвигала перед ним жизнь. А жизнь требовала от него, чтобы жил он в мире, дружбе и взаимопонимании со всеми, в полном смысле слова со всеми, в своей округе. Все мы умные, тертые люди и прекрасно понимаем, что непосредственное начальство находилось от участкового гораздо дальше, чем воровской авторитет из соседнего подъезда.
Сложная должность была у Пияшева, чреватая, таила в себе всевозможные неожиданности. Жить Пияшев обязан был не только по законам, определенным президентом, каким бы он там ни был, но и по воровским законам, неизвестно кем и когда установленным. И находить золотую середину мог человек талантливый, рисковый и опасливый.
И потому следователя Пияшев встретил радушно, но в то же время настороженно.
— Анфилогов. Иван. Следователь, — представился один.
— Пияшев. Александр. Участковый, — ответил второй.
Оба рассмеялись и прекрасно друг друга поняли.
— Ищу бывшего зэка, — начал следователь.
— А чего искать... У нас в каждом подъезде, и не по одному.
— Молодой, во всяком случае, далеко не старый, здоровый мужик, по вечерам выгуливает собаку.
— Тут многие собак выгуливают, — сказал Пияшев, быстро взглянув на следователя.
Совершенно незначащие слова произнес участковый, не выразил ни своего одобрения Анфилого- ву, ни настороженности, но тот сразу понял — легкого разговора не будет, помощи тоже ждать не следует.
— Большая черная собака, не знаю, какой породы, но то, что она породистая, это точно.
— Ну, — сказал Пияшев.
И Анфилогов склонил голову от пронзившего его понимания — знает участковый, о ком идет речь, знает и хозяина, и его собаку. Но не скажет, не поделится, не выдаст. И следователь спрятал глаза, чтобы не догадался этот губастенький парнишка с испуганным взглядом, что он все понял. Ну что ж, в таком случае остается только потрепаться, подробно, долго и, главное, уважительно потрепаться.
Когда Анфилогов поднял голову, на губах его играла доверчивая улыбка, глаза светились дружеским расположением, и только зубы сверкали молодо и опасно.
— Что ну? — спросил Анфилогов.
— Я к тому, что все собаки у них породистые, непородистых собак не выгуливают. Беспородные гуляют сами по себе.
— Но не у всех же большие, черные и свирепые?
— А эта свирепая?
— Очень, — улыбнулся Анфилогов.
— А из чего это видно?
— Она набрасывается на других собак и рвет их на мелкие части.
— Многих изорвала? — улыбнулся наконец и Пияшев, справившись с настороженностью.
— Одну — это уж точно. Не до смерти, правда.
— А жертва — какой породы?
— Кокер-спаниель.
— Окрас?
— Обычный, светло-рыжий, — сказал Анфилогов и тут же спохватился — он сказал больше, чем следовало, больше, чем этот парнишка с розовыми губами и глазами, которые таращились на него с нескрываемым испугом. Получается, что выдал он Касьянина, а это в его планы никак не входило. Но, с другой стороны, на доверительность люди отвечают тем же, во всяком случае, обязаны отвечать доверительностью.
— У меня нет собаки, — сказал Пияшев. — Я в них слабо разбираюсь. Вот кот есть, хороший кот, аккуратный.
Следователь не мог не отметить, что парнишка ведет себя грамотно, во всяком случае, он не так глуп, каким может показаться на первый взгляд. Жизнь, похоже, у него здесь непростая, и вертеться между начальством и крутыми ребятами, которых в этих громадах достаточно... Но выживает, значит, насобачился.
— У меня тоже нет собаки, — как можно мягче и уважительнее произнес Анфштогов, — но овчарку
