Весь пол покрывал песок вперемешку с цементной пылью. Увидев в этой пыли обгоревшую спичку, он быстро, не разгибаясь, написал на полу номер анфилоговского телефона, домашний номер. Наташа видела его движения, и когда их взгляды встретились, молча кивнула, дескать, все поняла.
Касьянин снял с гвоздя, вбитого в стену между кирпичами, свой пиджак, надел его и обернулся к Наташе, чтобы попрощаться. И в тот момент, когда стоял спиной к ребятам, успел прошептать несколько слов.
— Звони немедленно... Немедленно... Телефон под диваном... Номер на полу...
Больше ничего сказать он не успел — один из парней, взяв его сзади за воротник, резко повернул к двери. И тут же Касьянин почувствовал сильный удар по затылку. Удар оказался неожиданно болезненным, обернуться он не посмел, чтобы не получить еще и по физиономии.
— Боже, куда они тебя, Илья? — вскрикнула Наташа, когда Касьянин уже вышел из комнаты.
— Убивать, — все так же без выражения ответил один из парней. — За все надо платить, да? — спросил он уже у Касьянина.
— Вам виднее.
Не торопясь, но в то же время и не задерживаясь, не произнеся больше ни единого слова, все трое спустились с седьмого этажа. Один из боевиков Евладова шел впереди, второй позади Касьянина. Получилось так, что он не мог ни проскочить вперед, ни рвануть назад, вверх, чтобы попытаться затеряться среди этажей, квартир, переходов.
Выглянув из своего окна, Наташа увидела лишь, как Касьянин с двумя своими конвоирами сели в поджидавший их джип и машина тут же тронулась с места. Она проследила за ней взглядом и с удивлением увидела, что машина свернула на узкую дорожку в сторону леса.
— Выходит, он приходил ко мне прятаться, спасаться приходил... Не спасся... — проговорила Наташа и, сев на диван, зажала ладонями виски, пытаясь собраться, понять происшедшее.
И тут ее взгляд упал на сумку, стоящую в сторонке. Подойдя к ней, Наташа рванула молнию и увидела рубашки, майки, далеко не новые босоножки, целлофановый мешок с бритвенными принадлежностями.
— Бедолага, — прошептала она. — Он не мог даже переночевать дома. Кажется, я где-то сболтнула лишнего, — пронзило ее вдруг понимание случившегося.
Да, вчера ночью она немного поболтала с киоскером, который продал ей столько вкусных вещей — от ананаса до красного испанского вина. Тот ошалел от ночного одиночества в своей железной будке, никак не хотел отпускать ее, все зазывал в нагретую за день будку, но не очень настойчиво, не очень решительно, зная, с кем эта девушка, чьей «крышей» защищена. А Наташа разболталась от обилия денег, которые вдруг свалились на нее, от обилия покупок, которые делала с непривычно-радостным азартом. И болтала, болтала поганым своим языком, выбалтывая то, о чем нужно было молчать даже на костре.
— Дура, — произнесла она вслух. — Какая дура... У него же все схвачено, все работают на него, все только и ждут, чтобы услужить, услужить, услужить...
Стихи взялась читать! Слова, видишь ли, у нее необыкновенные! Дура!
И тут ее взгляд упал на пол — в косых лучах восходящего солнца четко просматривались написанные на пыльном полу цифры. Господи, да это же телефон, о котором говорил Илья, телефон, по которому он просил ее позвонить!
Колебалась она недолго.
Прокололась, подумала она, обгадилась, теперь исправляйся. Осторожно поднялась, чтобы не наступить на цифры в пыли, чтобы не смазать их тряпкой, тапочкой, свалившейся подушкой, она сунула руку под диван и нащупала там сотовый телефон. Откинула крышечку, попыталась вспомнить, как вчера Касьянин показывал ей порядок набора номера. Нажав одну из кнопочек, которая явно отличалась от всех остальных и по размеру, и по цвету, она с радостью услышала, как из коробочки раздался сильный устойчивый звук.
Номер она набрала быстро и безошибочно.
— Да! — раздался недовольный сонный голос. Но было в этом голосе что-то такое, что она поняла — этот человек не бросит трубку в сонном раздражении, этот человек привык к тому, что гудки раздаются в самое неурочное время. В коротком «да» была готовность разговаривать.
— Я звоню по просьбе Ильи Касьянина...
— Слушаю вас.
— Вы знаете такого?
— Да! — нетерпеливо и уже с явной озабоченностью воскликнул незнакомый Наташе человек. — С ним что-то случилось?
— Его только что увезли люди Евладова.
— Откуда увезли?
— Ну... Это... От меня.
— Простите, но я снова вынужден повторить свой вопрос... — в голосе собеседника явно прозвучала досада. — Откуда увезли Касьянина?
— На пустыре стоят три недостроенных дома... Здесь собак выгуливают...
— Знаю!
— Так вот из ближайшего к дороге дома его и увезли. На джипе зеленого цвета.
— Давно?
— Минут пять назад.
— Куда? — Вопросы звучали короткие, резкие, будто собеседник догадывался о том, что Наташа в чем-то виновата.
— Я так поняла... Ну, посмотрела в окно... Они свернули в лес. Не в город, а в лес. Там есть поворот, может быть, вы видели...
— Видел.
— Так вот, на повороте дорога раздваивается... Влево пошла в новые кварталы, а вправо — узкая дорога в лес.
— Как вас зовут?
— Наташа... Егорова, если это имеет значение.
— Имеет. Давно знаете Касьянина? — Давно. С вечера.
— Вы живете в этом доме?
— Да.
— Почему Касьянин к вам пришел?
— Не знаю... Наверное, ему больше некуда было идти. Здесь все такие собрались... Те, которым некуда идти, — уже с вызовом произнесла Наташа.
— Откуда вы знаете, что его взяли ребята Евладова?
— Мне так показалось.
— Вы с ними знакомы?
— Немного.
— Работаете на Евладова?
— Почему вы так решили?
— Вы сдали им Касьянина?
— Знаете, что я вам скажу, уважаемый гражданин хороший... Мне кажется, что вы увлеклись нашим разговором. Илья просил позвонить, я позвонила. Наверное, он надеялся, что вы сможете ему помочь. Похоже, его надежды были напрасны. Я правильно понимаю?
— Круто! — восхитился Анфилогов. — Простите. Через пять минут буду на повороте. Белые жигули. Вы меня встретите.
— Зачем?
— Вообще-то да... Мы с вами увидимся позже. Наташа Егорова, — произнес Анфилогов, чтобы лучше запомнить девушку, которая звонила ему этим утром.
— Буду ждать с нетерпением, — произнесла Наташа и нажала серую кнопку телефона. Сунув коробочку под диван, она обессиленно упала на свой лежак, закинув руки за голову. — Прости, Илья, но что смогла, я сделала. Пусть теперь включаются другие силы. Я играю, в судьбу ныряю. Жизнь — блиц. Я —
