— Представляю свою физиономию, — пробормотал он. — Теперь меня только по собаке можно узнать...
И действительно, едва открыв дверь, Марина в ужасе отшатнулась от изуродованного, оплывшего лица Касьянина, и взгляд ее, скользнув вниз, остановился на собаке.
— Яшка, — пробормотала она растерянно, — что с тобой?!
Мужа она не узнала.
Марина уложила Касьянина на диване в большой комнате, вызвала «Скорую помощь», сходила к соседям за йодом. Все это она проделала быстро, решительно, немногословно, но мелькала, все-таки мелькала время от времени на ее губах усмешечка — дескать, надо же, как мужика угораздило.
— Ты что, поддал там? — спросила она наконец, остановившись у дивана.
— Нет.
— Один был?
— С Ухаловым.
— И не поддали?
— Нет.
— А он? Выжил?
— Не знаю... Позвони.
Марина постояла некоторое время, словно прикидывая, нет ли в просьбе мужа провокации, не уронит ли она себя этим звонком. Но к телефону подошла и медленно, все еще колеблясь, набрала номер.
— Ухалов? — требовательно спросила она.
— Ну? Ухалов.
— Жив?
— Кто говорит?
— Касьянина. Мариной меня зовут.
— А, Мариночка! — обрадовался Ухалов. — Прости, не узнал твоего божественного голоса!
— Это сколько же божественных голосов тебе звонят, если мой не узнал?
— Позванивают иногда, позванивают, — рассмеялся Ухалов. — А что Илья? Он уже вернулся?
— Будет жить.
— Не понял?
— Докладываю... Илья пришел домой пять минут назад. Ты вот мой голос не узнал, а я его самого не узнала. Только по Яшке и догадалась, что это Касьянин.
Морда — сплошной синяк, глаза не смотрят, язык не ворочается. Весь в кровище.
— Подожди, подожди, — зачастил Ухалов. — Ему что — по физиономии врезали?
— Миша, ему так врезали, как еще никогда не врезали. Я вызвала «Скорую помощь» — вдруг, думаю, у него и череп проломлен, вдруг челюсти перебиты...
Ногами его били. Кулаками такое с человеком сделать невозможно.
— Иду, — коротко ответил Ухалов и положил трубку.
Он вошел через пять минут настороженно, даже недоверчиво — уж не разыгрывают ли его, уж не затеяли ли соседи посмеяться над ним на ночь глядя.
Но когда он увидел изуродованного друга, замер и побледнел. За прошедшее время касьянинское лицо еще больше налилось, появились синюшные пятна, глаза заплыли настолько, что даже щелочек не было видно.
Ни стонов, ни слов Касьянин не произносил, он был в шоке и пытался лишь понять происшедшее. Недовольства, обиды, гнева — ничего этого не было и в помине. Похоже, чисто физическое насилие подавило его дух, и ко всему случившемуся он относился, как, к примеру, если бы упал в лужу, подвернул ногу, неожиданно оказался под проливным дождем.
— Илья, — проговорил наконец Ухалов без обычного своего напора, — ты как?
Живой?
— Местами, — заплывшая маска, в которую превратилось лицо Касьянина, чуть дрогнула — изобразить улыбку он так и не смог.
— Кто тебя, Илья?
— Не знаю. — Слова у Касьянина получились какими-то смазанными, звуки, которые он произносил, тоже казались измятыми, изломанными, искореженными. — Не видел.
— Сзади напали?
— Темно было... У него собака большая, черная... На Яшку натравил... Я вступился...
— Он из нашего дома?
— Вроде нет.
— А ты не слышал, как он свою собаку звал?
— Не помню... Может, никак не звал...
— Но он хоть что-то сказал? Угрожал, обещал добавить?
— Матерился.
— Хоть грамотно матерился-то?
— Ничего... Доступно... Сучий потрох, пидор позорный... Так примерно.
Сделаю, говорит, из тебя бифштекс с кровью.
— Но это не мат!
— Знаю... Зэковский жаргон.
— Но это же улика! — радостно заорал Ухалов.
— Улика, — шепотом откликнулся Касьянин. Он устал от разговора и потерял к нему интерес.
— Мы его найдем.
— Зачем? — кровавая маска на лице Касьянина чуть шевельнулась.
— Такие вещи нельзя оставлять безнаказанными.
— Их нужно оставлять безнаказанными.
— Что ты несешь, Илья!
— Я знаю, Миша... Это не мое желание, не моя слабость... Это другое.
— Что другое?
— Закон.
— Нет такого закона!
— Закон выживания, — проговорил Касьянин чуть слышно. — Закон выживания.
— Я дам тебе пистолет! Сейчас нельзя без пистолета.
— 'Парабеллум'? — маска чуть заметно дрогнула.
— Да, «парабеллум»! — решительно заявил Уха-лов. — И ты будешь отстреливаться.
— До последнего патрона, — сказал Касьянин и потерял сознание.
Приехала «Скорая помощь», Касьянину дали понюхать какой-то гадости, он очнулся, но к тому времени лицо его заплыло еще больше и он не увидел ни парней в белых халатах, ни встревоженной Марины, которая тем не менее находила в себе силы иногда усмехаться, словно извиняясь перед посторонними людьми за то дурацкое положение, в котором оказалась.
— Мужик, — санитар коснулся руки Касьянина. — Ты как? Живой? Меня слышишь?
— Слышу.
— Как себя чувствуешь?
— Прекрасно... С каждым годом все лучше.
— Ну ты даешь, — санитар растерянно оглянулся на напарника. Тот тоже развел руками.
Подошел врач, молча посмотрел на распростертого Касьянина, сделал укол, брызнув предварительно из иглы маленьким фонтанчиком.
— Что это? — спросила Марина.
— Для порядка... Против столбняка. Забирать его надо.
— Может, ему лучше дома отлежаться?
— А вдруг череп проломлен, а вдруг кости смещены, а вдруг... Дальше продолжать? — врач усмешливо посмотрел на Марину. Был он невысок ростом, рыжий, худой, но к Марине сразу проникся